ЧУМА

Покажи мне людей, уверенных в завтрашнем дне
Нарисуй мне портреты погибших на этом пути.
Покажи мне того, кто выжил один из полка
Но кто-то должен стать дверью
А кто-то замком, а кто-то ключом от замка.
Земля. Небо.
Между Землей и Небом — Война!
И где бы ты ни был
Что б ты ни делал —
Между Землей и Небом — Война!
Где-то есть люди, для которых есть день и есть ночь.
Где-то есть люди, у которых есть сын и есть дочь.
Где-то есть люди, для которых теорема верна.
Но кто-то станет стеной, а кто-то плечом
Под которым дрогнет стена. (Виктор Цой)

Сравнение, конечно не очень удачное, но не могу от него отделаться. Новости из Италии похожи на фронтовые сводки. Идут упорные бои, количество раненых и погибших, красная линия(линия фронта) все ближе и ближе…
 
Во времена моей молодости знаковым именем для меня было имя Альбера Камю. Помню, как впервые я услышал о нем на лекции по «Научному атеизму», причем,примерно в, таком контексте: «Сегодня, нельзя считать себя интеллигентным человеком не прочитав книги Альбера Камю». Преподавателя этого мы очень уважали и потому я не мучился вопросом — почему? Я мучился тем, где мне достать его книги, на дворе был последний год правления Брежнева. Впрочем, книга была всего лишь одна, чудом вышедшая на излете оттепели и я ее смог купить на черном рынке за приличные деньги. Знакомство с Камю пришлось на мои 20 лет, когда я вполне оставаясь атеистом под влиянием Достоевского я был мучим «проклятыми вопросами» и потому свидетельство Камю о смысле существования, отыскиваемом посреди бессмыслицы сущего было очень кстати. Камю удалось заразить меня, беспечного советского студента, тревогой. Причем, тревогой , в том смысле, как он это понимал.
 
«Тревога — это легкое отвращение перед будущим» («Чума»).
 
В последствии, с помощью Достоевского и Евангелия, я вполне справился с этим отвращением, а вот сейчас иногда ловлю себя, на том что тревога, если не возвращается, то как-то опять напоминает о себе.
 
И потому, мне очень захотелось перечитать роман, потрясший меня в молодости — «Чума» Альбера Камю (1947 г.) Ровно через 10 лет Камю станет лауреатом Нобелевской премии по литературе.
 
На первых же страницах романа мы встречаем мысли очень актуальные, именно, сегодня.

«…Стихийное бедствие и на самом деле вещь довольно обычная, но верится в него с трудом, даже когда оно обрушится на вашу голову. В мире всегда была чума, всегда была война. И однако ж, и чума и война, какправило, заставали людей врасплох. И доктора Риэ, как и наших сограждан, чума застала врасплох, и поэтому давайте постараемся понять его колебания, И постараемся также понять, почему он молчал, переходя от беспокойства к надежде. Когда разражается война, люди обычно говорят: «Ну, это не может продлиться долго, слишком это глупо». И действительно, война — это и впрямь слишком глупо, что, впрочем, не мешает ей длиться долго. Вообще-то глупость — вещь чрезвычайно стойкая, это нетрудно заметить, если не думать все время только о себе. В этом отношении наши сограждане вели себя, как и все люди, — они думали о себе, то есть были в этом смысле гуманистами: они не верили в бич Божий. Стихийное бедствие не по мерке человеку, потому-то и считается, что бедствие — это нечто ирреальное, что оно-де дурной сон, который скоро пройдет. Но не сон кончается, а от одного дурного сна к другому кончаются люди, и в первую очередь гуманисты, потому что они пренебрегают мерами предосторожности. В этом отношении наши сограждане были повинны не больше других людей, просто они забыли о скромности и полагали, что для них еще все возможно, тем самым предполагая, что стихийные бедствия невозможны. Они по-прежнему делали дела, готовились к путешествиям и имели свои собственные мнения. Как же могли они поверить в чуму, которая разом отменяет будущее, все поездки и споры? Они считали себя свободными, но никто никогда не будет свободен, пока существуют бедствия».

А заканчивается роман словами, в которые очень хочется верить — «ЕСТЬ БОЛЬШЕ ОСНОВАНИЙ ВОСХИЩАТЬСЯ ЛЮДЬМИ, ЧЕМ ПРЕЗИРАТЬ ИХ».

…доктор Риэ решил написать эту историю, которая оканчивается здесь, написать для того, чтобы не уподобиться молчальникам, свидетельствовать в пользу зачумленных, чтобы хоть память оставить о несправедливости и насилии, совершенных над ними, да просто для того, чтобы сказать о том, чему учит тебя година бедствий: есть больше оснований восхищаться людьми, чем презирать их.
 
Но вместе с тем он понимал, что эта хроника не может стать историей окончательной победы. А может она быть лишь свидетельством того, что следовало совершить и что, без сомнения, обязаны совершать все люди вопреки страху с его не знающим устали оружием, вопреки их личным терзаниям, обязаны совершать все люди, которые за невозможностью стать святыми и отказываясь принять бедствие пытаются быть целителями.
 
И в самом деле, вслушиваясь в радостные клики, идущие из центра города, Риэ вспомнил, что любая радость находится под угрозой. Ибо он знал то, чего не ведала эта ликующая толпа и о чем можно прочесть в книжках, — что микроб чумы никогда не умирает, никогда не исчезает, что он может десятилетиями спать где-нибудь в завитушках мебели или в стопке белья, что он терпеливо ждет своего часа в спальне, в подвале, в чемодане, в носовых платках и в бумагах и что, возможно, придет на горе и в поучение людям такой день, когда чума пробудит крыс и пошлет их околевать на улицы счастливого города»

Да, увы, человек неисправим. Ведь, «никогда такого не было и вот, опять»

Публикация о. Вячеслава Перевезенцева
от 10 марта 2020 года на www.facebook.com