(после просмотра фильма «Дылда»).
Внимание! Ограничения по возрасту на просмотр фильма: 16+
У войны не женское лицо, но у России оно точно — женское.
Вся великая русская литература — попытка это лицо описать, начиная с Ярославны, полной печали, Татьяны, русскою душой, Анны Карениной, пастернаковской Лары и заканчивая “вечно-бабьим в русской душе” Бердяева.
Новый фильм «Дылда» молодого, талантливого и модного режиссера Кантемира Балагова, тоже, как мне кажется, именно о России.
Как и полагается хорошему авторскому, фестивальному кино, оно очень не простое. Такое кино надо смотреть как минимум дважды, так много в нем подтекста, символизма, цитат, значимых деталей, которые сразу просто не уловить. Именно поэтому я не очень люблю такое кино, не хватает общей культурной образованности, чтобы считать все сразу.
Тут смутно понимаешь, что крупные планы в фильме (отметим замечательную работу очень молодого оператора Ксении Середы — фильм получился очень живописным) напоминают тебе то ли портреты Вермеера, то ли кого-то еще из голландцев, где небесного вида девушка оказывается не привычной Мадонной, окруженной ангелами, а в обычной бытовой среде. И начинаешь думать, что бы это могло значить и зачем это здесь? Ведь точно не случайно. Может быть, это линия «Догвиля» Триера, где Грейс, в исполнении блистательной Николь Кидман, которая внешне немного похожа на Дылду (Виктория Мирошниченко), спускается с небес в собачий городок, чтобы проверить его жителей на вшивость? Если это и так, то эта линия в фильме не внятна и не доведена до конца.
Или так и неразгаданная (слишком много версий), увлекательная и мастерски снятая игра зеленого и красного? Все это меня лично, скорее запутывает и отвлекает, мешая сосредоточится на главном.
А главное, как я уже сказал, — образ России, которую молодой режиссер показывает нам в двух женских ипостасях, Ии и Маши.
На самом деле это не две подруги-зенитчицы, демобилизованные после фронта в Ленинград и связанные как войной, так и послевоенной судьбой. Это одно лицо. Может быть, именно это пытается нам показать автор через намек на их лесбийскую любовь? Впрочем, не очень внятную, и обвинение в адрес режиссера, что это сделано исключительно для жюри западных фестивалей, на мой взгляд, не уместно.
Что же это за лицо?
С одной стороны, лицо не новое. Очевиден прямой отсыл к книге Светланы Алексеевич. Война не просто время, куда помещены герои фильма, не просто фон, на котором разворачивается история фильма, война становится сама героем и третьей ипостасью нового образа России. Война не просто наложила свой страшный отпечаток на лица этих двух женщин, она с ними слилась, она живет в них и через них. И без нее этот новый образ России уже немыслим.
Война, которую сегодня слишком многим хотелось бы героизировать и поэтизировать, показана в фильме без грима. Уже по одному этому можно догадаться, что вряд ли фильм будет иметь успех у широких масс зрителей и официальной критики. И за одно это можно выразить благодарность молодому режиссеру. Больно и тошно бывает видеть, что делают с памятью о войне те, кто эту память приватизировал. Еще 100 лет назад во время патриотического угара Великой войны Бердяев в полемике с Розановым писал:
«Есть что-то неприятное и мучительное в слишком легком, благодушном, литературно-идеологическом отношении к войне. Мережковский справедливо восстал против «соловьев над кровью»… война — явление глубоко трагическое, антиномическое и страшное… И нужно самому приобщиться к мистерии крови, чтобы иметь право до конца видеть в ней радость, благо, очищение и спасение. Кабинетное, идеологическое обоготворение стихии войны и литературное прославление войны, как спасительницы от всех бед и зол, нравственно неприятно и религиозно недопустимо. Война есть внутренняя трагедия для каждого существа, она бесконечно серьезна. И мне кажется, что Розанов со слишком большой легкостью и благополучием переживает весну от войны, сидя у себя в кабинете… Обоготворение войны так же недопустимо, как недопустимо обоготворение революции или государственности».
Это писалось в 1914 году, но не менее актуально и сегодня.
Нет, в фильме не падают бомбы, нет вывороченных кишок и горящих деревень. Собственно война полгода уже как закончилась, идет первая мирная послевоенная осень. Все еще страшнее. В фильме много смерти, смерти, которая вцепилась в живых, она не может их взять, но и жить не дает. Трупный запах исходит именно от живых, которые забыли, как жить, надо учиться заново. И, конечно, нет ничего более несовместимого с такой жизнью, которая пахнет смертью, как образ женщины. Может быть, еще только ребенок, и он появляется в фильме, но ненадолго. Женщина в таком мире не может сохранить ребенка, как не может его и родить. «Я праздная, пустая внутри», — повторяет Дылда в конце фильма. Пустота не как возможность полноты, а как тупик отчаяния. Вот что делает война, она высасывает жизнь даже у тех, кого оставила жить. Война продолжает убивать даже после победы. Как долго после победы? Когда она закончилась? И закончилась ли она? Это совсем не праздный вопрос.
Буквально на днях в переписке получил свидетельство от одного психолога:
«А я второй день веду обучение нашему методу в Красноярске. Здесь такая жесть. Всю группу психологов в первый день снесло на предписании «не живи!» И одни поколенческие травмы, сплошные убийства, самоубийства, убийства матерями своих детей….. Тяжелейшие горячие стулья. Вот она, история нашей страны… И это еще прекрасные женщины, светлые, готовые разбираться и помогать себе.. Представляю, что у других … Это я просто поделиться с Вами».
Я думаю, не только психотерапевты, работающие с семейными историями, но все, кто хоть немного знаком с прошлым своего рода, может это подтвердить.
Вот она, история нашей страны. Она и великая и страшная, и славная и подлая, и героическая и мерзкая. И знать надо все, как бы ни было неприятно и жутко. Знать, чтобы жить. Ведь если ты смог посмотреть в лицо чему-то ужасному, оно уже не так ужасно, а главное, оно уже не может убивать из-за угла, потому что за этим углом зажгли свет.
Но раз уж мы заговорили о новом женском образе России, то рядом должен быть и мужчина, точнее двое, если вспоминать и Пушкина, и Толстого, и Пастернака. Есть они и в фильме. Правда, нет любви, но возможна ли она в этом изуродованном войной мире? Создатели фильма склоняются скорее к отрицательному ответу. Возможен секс, но и он не очень заманчив и привлекателен, может, потому что без любви? А любви нет. Ведь то, что происходит у Маши с ее ухажёром, поддерживающим ее продуктами, любовью назвать нельзя, даже если он это повторяет много раз. А то, что артист, играющий этого жениха, Игорь Широков, очень похож сами знаете на кого (точнее, на него в молодости), наполняет эту линию фильма особым смыслом, но это отдельная тема и не думаю, что создатели фильма думали так глубоко.))
Мы смотрели фильм в хорошей компании и потом долго обсуждали, например, тему эвтаназии, мимо которой трудно пройти, и однозначных ответов не нашли. И думается мне, слава Богу, что не нашли.
Если посмотреть на эту историю через ту оптику, в которой эти женщины являют образ России, то грустно все выходит. Жизнь они не сохранили и зародить ее не могут, а вот проявить покорность и жалость могут, но только через смертельную инъекцию. А как помочь иначе, когда те, у кого есть такая власть и возможность помочь, отделываются кулечками с конфетами на Новый год?
К фильму может быть немало претензий, я не специалист, чтобы их раздавать. Меня фильм не оставил равнодушным и это уже не мало.
Главной претензией может быть — безнадега и безисходность, остающаяся после просмотра. Но иногда правильный диагноз важнее обнадеживающих слов, если он, конечно, правильный))
Я бы не советовал смотреть этот фильм тем, кому трудно сталкиваться с тяжелой правдой о нашей истории, есть немало фильмов, которые не будут ранить и возмущать. Иногда лучше себя поберечь. Я бы не советовал смотреть этот фильм тем, кто, в принципе, плохо переносит авторское кино. А тем, кто переносит хорошо, советовал бы посмотреть в кругу друзей и поговорить. Мне кажется, есть о чем.
Публикация о. Вячеслава Перевезенцева
от 28 октября 2019 года на www.facebook.com