№30. Усилие Любви

Сегодня день памяти блгв. муромских князей Петра и Февронии. А с недавнего времени это еще и государственный праздник — день семьи, любви и верности.
 
Я знаю, что многим кажется немного странным выбор именно этих святых как покровителей семьи и любви. А уж то к чему прикасается наше государство, пытаясь решать свои проблемы с помощью православия, выглядит зачастую очень печально. Просто потому что казенно, формально, ради отчета и пиара, но оно по-другому и не может. Страшно, когда эта формальность накладывает свою совиную печать и на нашу церковную жизнь. Тоже необходимо провести мероприятия — молебны, поздравления и пожелания в городских собраниях, отчеты и заняться обычными делами, где для любви места не очень много.
 
А как же семья, любовь и верность?
 
Ведь это то о чем мы должны думать, то, что должны созидать, то что должны беречь и к чему стремится каждый день своей жизни, а не только по праздникам.
 
Мало что в нашей жизни занимает так много места, как любовь и семья. Это не то, с чем по жизни мы иногда встречаемся, кто чаще, кто реже, — это и есть сама жизнь, её ткань, её пространство. Все мы живем в семьях. И даже тот, кто сейчас совсем одинок, несет в себе этот опыт.
 
А любовь? Про это и писать-то как-то не ловко…
 
«Кто не любил, тот и не жил».
 
А кто не любил? Таких нет и быть не может, хотя порой мы так стараемся себя в этом убедить, что это именно мы.
 
Просто если любовь так важна для человека, она не может не быть так сложна, драматична, трагична, загадочна, таинственна, противоречива, неуловима, желанна, неисчерпаема…
 
Сколько людей, столько будет и этого опыта любви, со своими гранями, открытиями и разочарованиями.
 
А уж что говорить, какое место занимает любовь в жизни христиан… «Если об этом нужно говорить, то точно говорить не нужно».
 
И я уверен, что по большому счету нет никаких разных любвей — земной, небесной, христианской, мирской… Да, она, любовь, очень разная, но по сути одна, это одна сила, одна энергия, одна способность человека быть именно человеком. И способность эта, как я убежден, хотя и имеет в нас врожденные корни, подобно любому таланту, нуждается в нашем усилии, нашем взращивании.
 
Это не только Дар, но и искусство, как показал в своей замечательной книге «Искусство любви» Эрих Фромм.
 
И мы можем (не люблю слово «должны») возрастать в этом искусстве каждый день, и это есть то, что называется жизнь.
 
В сегодняшнем Евангелии дня Христос говорит:

«Царство Божие усилием берется»^(Мф.11:12).

Это усилие и есть усилие любви. По другому в это Царство не войти!
 
И потому я убежден, что хотя любовь исключительно находится в области практической, реальной жизни (и нет ничего пошлее и противней, когда мы слышим только слова о любви и не видим дел любви), как и во всяком искусстве, своего рода теория очень важна. Так или иначе, в начале было слово, и мы, хотим ли мы этого или не хотим, поступаем, исходя из своих убеждений и представлений, порою и не очень нами осознаваемых.
 
И потому я хотел бы с вами поделиться несколькими текстами на тему любви и брака, которые лично во мне сильно откликаются на мой опыт. Может быть, кому-то это тоже будет созвучно, а кто-то, наоборот, не согласившись, оттолкнувшись, будет думать и искать дальше. Вот уж точно, любовь — это та область, где не может быть ни готовых рецептов, ни шаблонов, ни скуки.
 
Тексты, на которые я хочу обратить ваше внимание, — очень разные, но все они написаны нашими современниками, что мне представляется очень важным.

«…Благословенная трудность семьи — в том, что это место, где каждый из нас неслыханно близко подходит к самому важному персонажу нашей жизни — к Другому.
 
Специально для брака свойство Другого быть именно Другим резко подчеркивает два запрета: библейский запрет на однополую любовь и общечеловеческий запрет на кровосмешение. Мужчина должен соединиться с женщиной и принять ее женский взгляд на вещи, ее женскую душу — до глубины своей собственной мужской души; и женщина имеет столь же трудную задачу по отношению к мужчине. Честертон, восхвалявший брак как никто другой, отмечал: по мужским стандартам любая женщина — сумасшедшая, по женским стандартам любой мужчина — чудовище; мужчина и женщина психологически несовместимы — и слава Богу! Так оно и есть. Но этого мало: мужчина и женщина, создающие новую семью, должны придти непременно из двух разных семей, с неизбежным различием в навыках и привычках, в том, что само собой разумеется — и заново привыкать к перепадам, к чуть-чуть иному значению для элементарнейших жестов, слов, интонаций. Вот чему предстоит стать единою плотью.
 
Что касается отношений между родителями и детьми, тут, напротив, единство плоти и крови — в начале пути; но путь — снова и снова перерезание пуповины. Тому, что вышло из родимого чрева, предстоит стать личностью. Это — испытание и для родителей, и для детей: заново принять как Другого — того, с кем когда-то составлял одно неразличимое целое в теплом мраке родового бытия. А психологический барьер между поколениями до того труден, что поспорит и с пропастью, отделяющей мужской мир от женского, и со рвом, прорытым между различными семейными традициями, — уж этого-то в наши дни никому объяснять не нужно.
 
Ох, этот Другой — он же, по слову Евангелия, Ближний, o plhsion! Все дело в том, что мы его не выдумали — он неумолимо, взыскательно предъявляет нам жесткую реальность своего собственного бытия, абсолютно не зависящую от наших фантазий, чтобы вконец нас измучить и предложить нам наш единственный шанс на спасение. Вне Другого нет спасения; христианский путь к Богу — через Ближнего. Это язычнику свойственно искать Бога прежде всего в чудесах мироздания, в мощи стихий, в «космических ритмах», как выражаются наиболее склонные к подобному слогу среди наших современников, — или в не менее стихийных безднах собственного подсознания, населенного, говоря по-юнговски, «архетипами». Не то чтобы христианам было уж вовсе запрещено радоваться красотам Божьего создания; Господь Сам похвалил полевые цветы, превосходящие великолепием царя Соломона во всей его царской славе. Нет абсолютного запрета и на то, чтобы прислушиваться к голосам собственного молчания; но уж тут велено быть осторожными, чтобы не впасть нам в прелесть, не принять акустических фокусов нашей внутренней пустоты за голос Божий, — а то выползет из этой пустоты страшный зверь, именуемый в аскетической традиции «самость», и съест нашу бедную душонку, и уляжется на ее место. Двадцать пятая глава Евангелия от Матфея учит нас искать Бога прежде всего — в Ближнем: абсолютную инаковость Бога, das ganz Andere, «совершенно иное», как сформулировал немецкий религиозный философ Рудольф Отто ровно 80 лет тому назад, — в относительной инаковости Другого, взыскательность Бога — во взыскательности Ближнего. «Так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне». Что не сделано для Другого во времени, не сделано для Бога в вечности. Поэтому заповедь о любви к Ближнему «подобна» заповеди о любви к Богу^(Мф.22:39). Но Бога, как отмечено в Первом послании Иоанна Богослова, никто никогда не видел; а потому, увы, нам нетрудно обманывать себя, подменяя реальность Бога собственной фантазией, выдумывая некоего удобного божка по заказу вышеназванной «самости», привязываясь к своей мечте и принимая эту привязанность за святую любовь. С Ближним, с Другим, проделать все это труднее — именно потому, что он Другой. Не дай Бог молодому человеку настроиться на то, чтобы искать «девушку своей мечты»; весьма велика вероятность, что как раз та, которая вполне могла бы стать для него радостью и спасением, наименее похожа на этот призрак, а другая, напротив, ложно ориентирует его обманчивым сходством. Не дай Бог начинающим родителям планировать будущие отношения с детьми на те времена, когда последние будут подрастать; все будет иначе. И слава Богу. Не дай Бог и детям из ложного пиетета в фантазии наделять своих родителей несуществующими добродетелями; во-первых, они рискуют не приметить за таким занятием того добра, которое есть, а во-вторых, самый неприглядный человек — более адекватный предмет для любви, чем самый импозантный истукан. Бог наш есть Сущий и Живый, и с мнимостями общения не имеет.
 
«Самости» трудно примириться с волей Другого, с правами Другого, с самим бытием Другого. Это искушение всегда наготове. Кто не знает хрестоматийной фразы из пьесы Сартра «Взаперти» («Huis clos»): «Ад-это другие»? Но здесь самое время вспомнить слова Иоанна Богослова: «Кто говорит: «я люблю Бога, — а брата своего ненавидит, тот лжец; ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?» Всерьез принять волю Бога, права Бога, бытие Бога, Его присутствие — право же, не легче. Для нашей «самости» это как смерть. Впрочем, почему же «как»? Смерть и есть — без метафор, без гипербол.
 
А если абсолютную инаковость Бога, то есть Его трансцендентность, нам почему-то все же легче принять, чем весьма относительную, но непереносимую инаковость нашего собрата по принадлежности к роду человеческому, — уж не значит ли это, что с нами случилось наихудшее: что мы подменили Бога Живого — богом выдуманным?…»

«Любовь — чувство настолько цельное, что разбивать его на признаки кажется кощунством. Ведь и призвание любви — соединять двоих в одно целое. Но именно поэтому так важно понимать, из чего состоит любовь, чтобы не принять за нее лишь одну из ее частей. Пять основных составляющих любви: желание, вдохновение, боль, нежность и жалость».

И я бы очень посоветовал ознакомится с его книгой «Sola Amore», своего рода современная энциклопедия любви с точки зрения культуролога и лингвиста, а слово, как мы помним, было в начале и то, что стоит за нашими словами, какие смыслы и значения, очень важно для понимания явлений мира сего.

«…Любовь — это способность видеть сущность человека как бы уже осуществленной. «Видеть человека, как его задумал Бог». А Бог его задумал как свой образ и подобие, вообще-то. То есть — любовь видит человека — хотя бы в момент своего возникновения — в уже обоженом состоянии. И дальше — если она — Любовь — она помогает развернуться всему тому, что скомкано и испуганно, как листочки в набухшем семени, лежит внутри увиденного Ею человека. Но если она — любовь — она часто застывает с головой, поднятой в восхищении вверх, на недостижимого Любимого. Иногда это срабатывает, восхищение заставляет человека выйти за собственные пределы. Но, как правило, такой результат непрочен — и любовь превращается в разочарование и ненависть, вызванную ощущением того, что нас обманули.
 
Именно поэтому наш Бог пришел не как шлемоблещущий герой, но как младенец. Человека нельзя назначить Богом, Бога из него можно только вырастить (имеется в виду учение об обожении), нежно защищая эту новую природу. Но, знаете, мне, например, очень нравится, когда итальянцы часто, там, где мы эмоционально сказали бы «мой маленький», говорят — очень эмоционально — «grande» — «великий». Они как бы обозначают для младенца пространство роста — а мы обозначаем его наличное состояние. Для них как бы каждый маленький шажок — это шаг в перспективе будущего величия. Вот, наверное, настоящая Любовь видит и опекает наличное состояние, но ни на миг не выпускает из виду скрытое в беспомощном часто наличном — величие — и радуется ему, как уже присутствующему…»

С праздником!
 
Читайте, думайте, а главное, любите, не бойтесь любить, пусть все шишки и раны в нашей жизни будут только от этого усилия любви!
 
Потому что и все лучшее только от него!

Дневник о. Вячеслава Перевезенцева
от 8 июля 2019 года на www.facebook.com