Светлый вечер с протоиерей Александр Лыков
(10.12.2019 | 20:00).
Радио «ВЕРА» — Светлое радио онлайн (Москва 100.9 FM)
radiovera.ru
В гостях на Радио «ВЕРА» был клирик храма Преображения Господня в городе Жуковский протоиерей Александр Лыков.
Отец Александр рассказал о своем пути к вере и священству.
Ведущие: Кира Лаврентьева.
Часть вторая:
Скачать MP3 файл: первую часть и/или вторую часть передачи.
Источник: «Радио ВЕРА»
Кира Лаврентьева:
— Добрый вечер, дорогие радиослушатели. «Светлый вечер» на радио «Вера» вновь приветствует вас. Меня зовут Кира Лаврентьева. И у нас в гостях сегодня протоиерей Александр Лыков, клирик храма Преображения Господня в городе Жуковском.
Протоиерей Александр Лыков:
— Добрый вечер.
Кира Лаврентьева:
— Здравствуйте, отец Александр. В этом цикле программ мы говорим о пути к вере и о пути к священству. И наши гости — это те верующие, которые выбрали для себя особый путь служения престолу. Почему совершается этот выбор и чем руководствуется человек, посвящая себя пастырскому служению, об этом сегодня очень хотелось бы поговорить. Отец Александр, когда я готовилась к программе, меня совершенно поразило, что вы, вопреки образу жизни советского человека, выросли в глубоко верующей семье, ваши родители были жизнерадостными христианами.
Протоиерей Александр Лыков:
— Да, это так.
Кира Лаврентьева:
— Они сумели вам передать веру в таком радостном смысле, в радостном формате, если можно так выразиться. И вот что меня удивило. Когда вы пошли в школу, то для вас было шоком, что есть неверующие ребята, неверующие учителя. Как вообще можно этому удивляться, живя в Советском Союзе? Как можно было до такой степени быть отгороженным? То есть это было сознательное отгораживание от мира? Родители вас защищали от этой атеистической оболочки или нет?
Протоиерей Александр Лыков:
— Здесь, на самом деле, ситуация прозаическая. То есть социализироваться я мог гораздо раньше, с 7 лет. С 7 лет я пошел в школу. И надо сказать, это так, в скобках, что пошел я рановато. Вот мы сейчас детей своих щадим и стараемся их в школу привлекать попозже, чтобы им немножко продлить детство. А я пошел ровно в 7 лет, потому что у меня 27 августа день рождения. Понятно, что через 4 дня уже 1 сентября, уже в школу. И уже потом, при общении с психологами относительно наших детей, я услышал рекомендации, что рано: вашему мальчику рано. Или девочке еще рановато. Пусть еще побудет. Тогда, конечно, никаких психологов не было. Я родился в 1968-м году, соответственно, в 1975-м году я пошел в школу. И не то что учиться я не любил, но как-то я, как вам сказать, в общем, я к учебе не проявлял большого рвения. И я думаю, что это было связано с такой незрелостью, потому что я сейчас я смотрю на своих детей, которые пошли чуть позже, они пошли с 8 лет, и я вижу, что, действительно, это очень важно. Когда наш мальчик, который, к слову говоря, практически в один день со мной родился, Феодосий, с разницей в один день, Людочка его немного не доносила до 27 августа, он родился 26. И ровно через 40 лет, то есть у нас с ним — 1968-й и 2008-й год. И я помню, когда его тестировали, он, видимо, еще внутренне был таким ребенком. И вот он посидит-посидит, потом под парту полезет, играет там. Психолог говорит: пусть еще поиграет, пусть еще годочек. И вот он пошел с 8 лет и нормально втянулся. Ну, скобки немножко затянулись. Что касается социализации. Дело в том, что заявку на детский сад мы подали очень рано. У меня родители работающие, и несмотря на то что, так сказать, они внутренне творческие люди — у меня мама всю жизнь мечтала стать актрисой, она жила в Среднем Кисловском переулке, на задах Консерватории, там недалеко было театральное училище, и все девчонки двора мечтали стать актрисами или музыкантами. Мама у меня прекрасно пела, знала очень много романсов, партий из опер. Когда по радио шли передачи, она подпевала. Я ей делал замечания: «Мама, молчи, дай послушать». Ну, вот так. И она окончила Пищевой институт, и защитила диссертацию. Она химик. В то время разрабатывали типа тефлоновых покрытий — транспортерные ленты, куда падает кусок теста. Прежде мукой посыпали, а мама как раз стояла у истоков таких покрытий, чтобы тесто не прилипало. А папа в тяжелом машиностроении работал всю свою жизнь. Но писал совершенно дивные стихи, элегии, посвящения. Я немножко это унаследовал. Я не могу сказать, что это дар, я не поэт, это называется рифмотворец.
И в силу того, что родители работали, для них, конечно, было бы удобно, чтобы я и моя сестра находились бы в детском садике. Но дело в том, что рождаемость была очень высокой, мы жили в густонаселенном районе. И повестку мы никак не могли получить. У меня был опыт детского сада очень короткий. Но в школе и до школы я был очень болезненным ребенком. И я помню, что походив несколько дней, потом на месяц я заболевал, из вируса в вирус. В общем, дело кончилось тем, что родители приняли такое решение, что нужно нанять няню, которая со мной сидела. Сестре в этом плане, не знаю, повезло больше или не повезло. Она родилась через 3 года, она 1971-го года, она ходила в детский сад стабильно. А в моем случае, я как-то об этом рассказывал, что в моем случае повестка в детский сад пришла, когда я уже учился во втором классе. Поэтому можно сказать, что я вынужденно находился все время в лоне семьи. Ну, только на улице — с ребятишками, я был ребенком достаточно общительным. Поэтому я думаю, что никакого труда социализироваться мне не составило, в школе у меня не было проблем с моими сверстниками. Но вот то, с чего вы начали разговор — для меня действительно было удивительно, что в 7 лет я услышал от учителей, что Бога нет, что это всё пережитки, что это исповедуют, как правило, люди темные. Но так как мои родители не были такими людьми, для меня это было очень странным. Но я, видимо, уже понимал, что нужно не вступать в полемику. И, действительно, для меня это было таким открытием, потому что мне казалось, что все живут в более или менее одинаковых условиях, примерно образ мыслей у всех более-менее одинаков.
Кира Лаврентьева:
— А когда вы влились в эту компанию сверстников, доросли до переходного возраста — как продолжалась ваша духовная жизнь? И продолжалась ли она?
Протоиерей Александр Лыков:
— Ну, духовной жизнью это назвать, наверное, будет очень высокопарно, потому что… и я даже испытываю при этом некоторую неловкость, потому что я знаю, скажем, людей из священнической среды…
Кира Лаврентьева:
— Но отношения с Богом были?
Протоиерей Александр Лыков:
— Отношения с Богом были с раннего детства. Знаете, у меня никогда не было вопроса о сотворении мира, потому что мама… Об этом говорили, как мы сейчас с вами говорим — то есть даже не было никакой полемики на эту тему. Я с детства знал, я это принял, что Бог сотворил мир, небо и землю, что я образовался… Мне всегда мама говорила, что Господь всегда видит, всегда слышит, знает все твои чаяния, поступки. Поэтому когда я что-нибудь,- а я рос мальчиком хулиганистым, — поэтому, когда я что-то бедокурил, то я всегда знал, что мама не знает, и не знают другие, но Господь знает. И вы знаете, очень рано я приобрел опыт такого наказания, вразумления. Я не знаю, как это объяснить, но со мной после совершения каких-то таких детских «преступлений» обязательно происходили некие случаи. И мысль моя тут же меня отсылала к моему проступку — что со мной произошло то-то и то-то в силу того, что я что-то у кого-то взял: украл солдатика или еще что-то. То есть я, попадая в какую-то неприятную ситуацию, я знал, что Господь всё контролирует. Наверное, был страх, но это меня не останавливало.
Кира Лаврентьева:
— А что вы сейчас думаете об этом как священник — когда ты согрешаешь и получаешь наказание? Насколько это правильное восприятие отношений с Богом?
Протоиерей Александр Лыков:
— Знаете, я сейчас далек от мысли, и тогда у меня, собственно, не было мысли, что Бог специально наказывает. Конечно, тогда я так я не мыслил, как сейчас. То есть я считаю, что всякий грех и всякая неправда — это нарушение законов, которые не мной придуманы. То есть они действуют так же, как законы физики, химии, математики. И поэтому, нарушая закон, независимо от того, верующий ты, неверующий, папуас, чукча, неважно, какого цвета твоя кожа, — ты живешь в мире, который сотворил Господь и в котором действуют законы. И нарушая эти законы, ты попадаешь в зону риска. И поэтому совершенно неудивительно, что происходит просто восстановление баланса.
Кира Лаврентьева:
— Ты сам себя наказываешь.
Протоиерей Александр Лыков:
— Да. Потому что не что Бог следит как-то. А дело в том (я так уверен), что Господь создал законы, и они работают. И Ему не нужно по каждому отдельному закону вмешиваться в нашу жизнь. Он говорит: если хотите жить, соблюди заповеди… Как вот мы в Таинстве крещения говорим: «Соблюди заповеди и будешь жить в них». То есть в соблюдении заповедей. Но жить — имеется в виду такая полноценная жизнь. И поэтому, слава Богу, что у меня не сформировалось такого, с нехорошим оттенком, страха Божия.
Кира Лаврентьева:
— Невроза.
Протоиерей Александр Лыков:
— Такого, что человек боится, что Бог карающий судья. То есть я понимал, что я сам виноват — что не Бог наказывает, а что я сам создаю ситуации, в которые потом попадаю. Потом уже, позже появилась поговорка, пословица: не рой другому яму, сам в нее попадаешь. Собственно, как-то очень быстро я понял, что, действительно, всё очень взаимосвязано в мире: делая хорошие поступки, идя навстречу человеку или напротив, мы сами себе создаем некое поле для жизни. И пожинаем, собственно, плоды своих же действий. Вот так, наверное.
Кира Лаврентьева:
— Я знаю, что у вас была некая история, связанная с прохождением медкомиссии перед армией, когда вам пришлось какую-то сделку с совестью совершить.
Протоиерей Александр Лыков:
— Да. Мне об этом неприятно вспоминать, потому что я тогда уже почувствовал, я понял, что этот момент выбора, который бывает, я тогда не прошел. И поэтому, конечно, сейчас я вспоминаю об этом в качестве назидания для самого себя. Уже много позже, много позже, когда я уже прочитал Евангелие про отречение Петра, я эту ситуацию вспомнил.
Кира Лаврентьева:
— А можете немножко рассказать о ней?
Протоиерей Александр Лыков:
— Ситуация была такая, что у меня перед армией, мне было 18 лет, у меня началась, так сказать, внутренняя потребность как-то актуализировать свою веру. Это было самое-самое начало, то есть появилась мысль как-то начать жить по вере. Но дело в том, что родители в этом плане были достаточно скрытные. И потом, у нас все-таки была достаточно большая разница — родители не были молодыми, они оба 1937-го года, то есть они нас родили в 30 лет. То есть, по светским меркам, это называлось старородящие. И поэтому у меня более доверительные отношения в плане каких-то личных отношений были с моей тетей. Не могу сказать, что она была сильно младше моих родителей, но… А тетя была моей крестной, жена папиного брата. У меня были с ней такие отношения, когда я мог с ней достаточно откровенно говорить, в том числе и о вере. А с родителями я говорить об это стеснялся. И вот в тот период, о котором вы сейчас спрашиваете, была такая ситуация, что я захотел пойти на исповедь. И я пошел на исповедь. Но это были эпизодические моменты. И я помню, что я достал с полочки мой крестик, который у меня лежал. Мы с сестрой крестики не носили. К слову говоря, мама тоже крестик на шее не носила, она прикалывала его с внутренней стороны нижнего белья и носила его на булавочке. Она была заведующей отделом, и, видимо, тоже старалась не афишировать этого. А я надел крестик. Я надел крестик, достал его, на веревочку его перевесил и стал в нем ходить. Ну, и просто ходил в своем нательном крестике.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Уважаемые радиослушатели, сегодня у нас в гостях протоиерей Александр Лыков, клирик храма Преображения Господня в городе Жуковском. С вами Кира Лаврентьева. И мы продолжаем нашу беседу. Отец Александр, в чем суть этой истории?
Протоиерей Александр Лыков:
— Наступило время армейской службы.
Кира Лаврентьева:
— Вы носите крестик. И проходите медкомиссию.
Протоиерей Александр Лыков:
— По поводу крестика никаких вопросов не было, он у меня под рубашечкой всегда. А тут меня вызвали в военкомат, как и других моих сверстников. Мы проходили медкомиссию. Это был 1986-й год, ноябрь 1986-го года, начало ноября, может быть, конец октября. И я совершенно даже не думал, что какие-то могут возникнуть вопросы. Я помню, что я тогда бредил морским флотом, у меня даже на личном деле было написано «ВМФ» карандашиком. Я помню, что прочитал не одну книгу о морских офицерах. И мне почему-то хотелось именно не на подводную лодку, а на корабль. Причем меня даже не смущало, что в то время 3 года надо было служить. Я думал, что если уж идти в армию, то уж идти. Я очень боялся попасть в стройбат, в такие войска, где люди работают, но не видят такой вот службы. От армии я не бегал никогда, и когда ситуация уже подошла, я думал, что скорее бы уже, скорей бы. И так получилось, немножко забегая вперед, скажу, что пройдя уже комиссию, прислали повестку на призывной пункт. Приезжаю на призывной пункт, говорят, что сегодня — нет, идите домой. Ждите. Так вот раза два, наверное, было. Я уж думал, когда же это закончится, скорее уже хотелось. А там мы разделись, ходили в трусах и маечках. И не знаю, какой врач поставил на личном деле, я видел надпись красным карандашом: если «ВМФ» было написано простым карандашиком, мое желание спросили, то там был крест — и причем крест не на лицевой стороне, а там, где психиатр, врач. То есть когда я пришел, и когда он открыл мое дело, я увидел, что там написан крест. И он так внимательно на меня посмотрел, знаете, как психиатры делают. И он начал со мной беседовать. И говорит: «А что, вы крест носите?» Я говорю: «Да». — «А что, убеждения ваши серьезные?». И, знаете, я очень испугался. Я очень испугался: что же будет, если я скажу? И я помню, что я тогда сказал… Да, он как бы дал мне шанс: «Или это дань моде?» И я помню, что это был момент — времени было мало на размышление. И я не знаю, как бы я сейчас поступил, потому что я все время вспоминаю Петра — ну, сейчас-то так не поступлю. Конечно, я так не могу сказать. Ну, во всяком случае, такая была ситуация. И я сказал: «Вы знаете, это несерьезно. Вот я так, крестик крестильный надел…» — «Ну, вы его снимите». Вот такой был разговор. В общем, я прошел медкомиссию. Он стёр крест или что-то написал, что всё в порядке. И удивительно, что я ушел по комсомольской путевке (я к тому времени был комсомольцем), ушел по комсомольской путевке в пограничные войска. Меня призвали. И я попал в Сортавальский отряд. Ну, а дальше началась служба. Я 8 месяцев там находился. Там можно было пройти подготовку стрелка — 3 месяца шла подготовка стрелка. Но у меня был интерес: у нас там было служебное собаководство. И я помню, что пришел прапорщик с верхнего этажа, где находилось отделение «собачников», как мы их называли. И я помню, что я колебался как-то. Тоже под впечатлением фильмов: «Пограничный пес Алый», еще что-то такое… Такое романтическое было настроение. И я помню, что он ходил туда-сюда и смотрел на нас: «Кто хочет? Шаг вперед!» И как-то так получилось, что он оказался сзади меня. И он видит, что я дергаюсь, и он мне дал пинка. (Смеется.) И я вылетел из строя. Но я на самом деле хотел, но я колебался — думал, надо ли напрашиваться? Может, надо сидеть и не шелохаться… Так я попал в школу сержантского состава служебного собаководства. И вместо 3 месяцев учеба у нас длилась 8 месяцев, то есть была достаточно серьезная подготовка. То есть нас готовили и по медицине, по высшей нервной деятельности. Интересно было. Потом я по распределению попал на линейную заставу. У меня был наряд по тылу, очень красивый наряд, самый желанный — по лесу я ходил. То есть не по линии — у нас почва была каменистая, в общем, ничего интересного, там прожектора, идешь, как в пустыне. А тут лес был. Карелия. И озера были на участке, и небольшие скалы. Ягод очень много было по осени.
Мы ушли от темы. Вы знаете, оказавшись вдалеке от родителей, — а я был достаточно «тепличный» ребенок, все-таки, наверное, ребенок еще, хоть и был уже армеец. Но я помню, что, наверное, вот эта отдаленность от родителей, от дома, она мне давала, вы знаете, почувствовать близость к Богу, потому что я понимал, что я здесь уязвим. Ну, как-то психологически. И я помню, что вот эти 2 года армейской службы меня очень укрепили в вере. И когда я уже увольнялся из армии, а это был 1988-й год, то есть это год 1000-летия Крещения Руси, когда произошло, наверное, непредсказуемое потепление в отношениях Церкви и государства. И уже много позже я прочитал воспоминания, по-моему, Патриарха Пимена об этих моментах. Мне очень было интересно, как состоялась их встреча с Горбачевым, как было это всё. То есть это была первая встреча. И я помню, там написано было, что государство готово было пойти навстречу. И, например, Патриарх Пимен просил… Я помню, чтобы 100 тысяч пластинок были выпущены, диски двусторонние — Всенощное бдение и Литургия, по-моему, Рахманинова. Звоны. Просили 10 тысяч буклетов, выпустили 5 тысяч буклетов. Урезали, то есть было еще такое вот… Тем не менее это была первая встреча. Я это прочитал уже много позже, когда уже были изданы эти воспоминания. Я помню, что в Кремле состоялась эта встреча. И мне было так интересно — я как бы заглянул туда, куда я никак не мог заглянуть. И там было сказано, сколько шагов должен был пройти Святейший навстречу, сколько должен был шагов пройти Михаил Сергеевич Горбачев. Кто первый должен был пожать руку… В общем, это был первый опыт общения, такого доверительного общения еще не было. Но вы можете себе представить, что это была мощнейшая волна такая. И возможно, отчасти и поэтому, то есть из семени родителей, которые они посеяли и плюс эта служба в армии, когда обостряются какие-то внутренние чувства, переживания. Потому что, хотя у нас на заставе были очень хорошие отношения и было достаточно спокойно, но эта отдаленность — я в отпуске не был ни разу, ко мне родители 2 раза приезжали за эти 2 года с хвостиком. И я думаю, что это дало какой-то мощный импульс к дальнейшему желанию быть в Церкви. О священстве, к слову говоря, конечно, я даже не представлял. Для меня это было, как если бы мне сказали, что ты полетишь на Венеру или на Марс. Это вообще было невозможно. То есть я об этом даже не думал в то время.
Кира Лаврентьева:
— А как вы все же пришли в Церковь? Уже на постоянной основе начали ходить в храм?
Протоиерей Александр Лыков:
— Мне в этом плане, можно сказать, повезло. Тут нужно рассказать, наверное, о том, что у моей мамы был дядя. Он окончил в свое время Московскую духовную академию и был иподиаконом у митрополита Питирима. И так как общение у нас достаточно плотное было, я помню, когда еще был подростком, он меня все время приглашал представить владыке. А я страшно боялся и говорил: «Дядя Юра, нет, нет». И он: «Давай, будешь держать посох, еще что-то такое». Он служил в храме Воскресения Словущего на тогда улице Неждановой, сейчас Брюсов переулок. А потом много лет служил, до какого-то конфликта со старостой, в храме Воскресения Христова в Сокольниках. И последнее место, насколько я знаю — мы потом с ним потерялись, — он служил на улице Ибрагимова, по-моему, это в районе метро «Семеновской». То есть он первый приоткрыл завесу того, что какое-то вхождение возможно. Но я, еще раз говорю, я в то время об этом не мыслил, на повестке дня никак не стояло. То есть что-то, какие-то сигналы, скажем так, они все-таки звучали. И поэтому когда, придя из армии, я уже почувствовал, что я стою на таком перепутье, то есть я понимал, что у меня два есть пути: оставаться на прежних позициях, оставаться верующим и продолжать жить, как я жил, то есть, скажем так, жизнью такой — эпизодически церковной; или все-таки начать свою жизнь сообразовывать с Богом.
Кира Лаврентьева:
— Протоиерей Александр Лыков, клирик храма Преображения Господня в городе Жуковском, сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер». Мы вернемся после короткой паузы.
Кира Лаврентьева:
— Еще раз здравствуйте, уважаемые радиослушатели. «Светлый вечер» на радио «Вера» приветствует вас. У нас в гостях клирик храма Преображения Господня в городе Жуковском, протоиерей Александр Лыков.
Протоиерей Александр Лыков:
— Добрый вечер.
Кира Лаврентьева:
— И с вами я, Кира Лаврентьева. Мы продолжаем нашу интереснейшую беседу. Отец Александр, мы остановились на том месте, где вы сказали о том, что в какой-то момент после прихода из армии перед вами встал конкретный внутренний выбор.
Протоиерей Александр Лыков:
— Совершенно верно.
Кира Лаврентьева:
— Либо вы христианин по сути и по делу. Либо…
Протоиерей Александр Лыков:
— Да. Либо наполнять веру, которая у меня была с детства, содержанием, либо просто оставаться…
Кира Лаврентьева:
— Теплохладным таким.
Протоиерей Александр Лыков:
— Не то что теплохладным, а как, к сожалению, сейчас большинство верующих. То есть если мы сейчас с вами выйдем на набережную и спросим: «Верующий?» — «Верующий». А если спросим, когда человек последний раз открывал Евангелие или когда участвовал в Таинствах, то мы увидим, что основная масса людей, к сожалению, в этом плане совершенно нецерковные. Или когда человек, скажем, вставал вечером или утром на молитву? И, вы знаете, вот этот момент я тоже очень хорошо помню — мне нужно было сделать такой выбор. И я выбрал второй путь, то есть думал: надо все-таки наполнить веру содержанием. Но для того, чтобы наполнить веру содержанием, нужно было как-то узнать о вере…
Кира Лаврентьева:
— Само содержание.
Протоиерей Александр Лыков:
— Да, более фундаментально. Дело в том, что о Христе я знал, как я уже говорил, с раннего детства. Но это были мамины рассказы, в основном. То есть какая-то интерпретация евангельских событий, сюжетов, которые мамочка вплетала в детские сказки… Она гениальная была рассказчица. И я очень рад, что мои дети застали, трое застали бабушку. К сожалению, ее уже нет в живых. В общем, она сумела с ними как-то поделиться своим емким сердцем. Да, и первое, что для меня было важное — прочитать Евангелие, уже сознательно. Я его открывал, но я открывал и закрывал. А тут я поставил себе, — я помню, это Великий пост — и я поставил себе целью за Великий пост прочитать четыре Евангелия. В основном, читал я не дома, жили мы тогда в Бирюлево. У меня дорога до института, до работы занимала довольно много времени, часа полтора, наверное, я добирался. И я читал в транспорте. У меня было, не помню, откуда ко мне пришедшее, карманное Евангелие небольшое. И вот я помню, как в метро, на эскалаторе я читал. Себя в какой-то степени побуждал, потому что мне надо было за пост успеть четыре Евангелия прочитать, такую вот я цель поставил. Это мое было такое первое сознательное знакомство. Потом уже, конечно, дальше было вчитывание. И, если можно, я немножко вернусь назад — почему я вспомнил о дяде своем. Дело в том, что он предлагал мне тоже определенный путь, по которому я не пошел. Не потому, что я не хотел идти, но я к нему был, видимо, не готов. Я мог, я так понимаю, войти в клир как-то стремительно, как это бывает иногда. Как мы сейчас скажем, используя административный ресурс, в лице своего родственника, который тогда в церковных кругах вращался. Но в силу того, что я ни внутренне, ни внешне не был к этому готов в то время, это дало мне возможность входить в церковную жизнь постепенно. И я очень Господу благодарен за этот период, потому что, действительно, очень важно пройти, наверное, какие-то стадии, какой-то путь проделать самому очень важно, потому что тогда, когда ты таким образом выстраиваешь отношения церковные с Богом, то есть все-таки, так сказать, есть возможность это больше ценить. Потому что то, что нам дается легко, к сожалению, иногда так же легко теряется. А вот тогда, когда ты сам делаешь какие-то шаги и, наверное, уместно такое слово будет — выстрадал свою веру и прошел определенные стадии. Может быть, набил какие-то шишки на этом пути, что совершенно не страшно. Но зато ты уже, оглядываясь назад, видишь, как бережно тебя ведет Господь и как мудро тебя Господь ведет, иногда попуская какие-то ситуации, в которых ты должен выбор сделать — нравственный или какой-то. У меня тоже были такие моменты, когда мне приходилось это делать. Но у меня уже начал формироваться какой-то внутренний стержень. Я еще тогда не знал этого выражения, я уже много позже увидел у Паисия Святогорца. Он говорит о библейском, евангельском устроении. Но это очень точно, очень точно. Когда ты уже начинаешь, я в то время уже достаточно активно стал входить в церковную жизнь, я положил себе за правило регулярно исповедоваться, причащаться. То есть это уже было на основе постоянной. Я стал читать Писание. Помню, я приобрел в старообрядческом храме на Рогожке Лопухинскую Библию с комментариями, такой трехтомник в черном переплете. И там были совершенно дивные комментарии Лопухина. Это было репринтное издание, оно очень дорого стоило, издано в Брюсселе, такой томик тонкой бумаги. Для меня это было, конечно, великим приобретением. Потому что, конечно, для меня тут же какие-то события, скажем, ветхозаветной истории или новозаветной, они приобрели совершенно иную глубину. И Лопухин очень много уделял внимания и внешней атмосфере, быту, исторической перспективе. Потому что когда читаешь Писание, живя тысячелетия спустя каких-то событий, то, конечно, я совершенно не мог себе представить — я представлял пророков такими же людьми, как окружающие меня люди. То есть я не представлял себе быт, нравы того времени. И благодаря этой Толковой Библии я расширил свой кругозор.
Кира Лаврентьева:
— Отец Александр, я немножко отмотаю назад и спрошу один момент, мне кажется, важный в контексте нашей программы. Вы воспитывались в верующей семье. Основу отношений с Богом родители, как могли, они вам передали в полной мере.
Протоиерей Александр Лыков:
— Безусловно.
Кира Лаврентьева:
— Вы всегда были с Ним в душе.
Протоиерей Александр Лыков:
— Извините, что перебиваю. Когда я уже встретился с ребятами в Свято-Тихоновском институте, когда ребята в 80-е годы причащались, исповедовались… Ко мне это пришло позже.
Кира Лаврентьева:
— Всё равно вы были верующим мальчиком, верующим ребенком, потом верующим подростком. Потом в армии вы тоже были верующим. Вы всегда были верующим. И тут возникает вопрос. Вы приходите из армии, это совпадает с 1988-м годом, с 100-летием Крещения Руси. 100-летие Крещения Руси — эпохальное событие и с этим никто спорить не собирается. Но почему именно на вас это произвело, как вы говорите, такое огромное впечатление, что вы просто встали перед внутренним нравственным выбором: либо я, грубо говорю, окончательно вхожу в церковную жизнь, либо я продолжаю вести такой образ жизни с Богом в душе, и, в общем, по своим правилам. Почему? Может быть, было что-то еще? Может, были какие-то внутренние трудности в школе, в армии? Это я сейчас просто предполагаю. Или вам просто не хватало углубления в церковную жизнь? Что стало толчком?
Протоиерей Александр Лыков:
— Спасибо вам огромное за вопрос. Так бы я, наверное, на него не вышел, на эти размышления, на воспоминания о том, что было. Дело в том, что меня иногда тоже люди спрашивают: что побудило прийти к вере? Я говорю, что, вы знаете, у меня не было несчастной любви или каких-то потрясений серьезных. Но вот как раз то время, о котором вы говорите, здесь был еще пласт, о котором я не сказал. Но об этом обязан сказать, потому что иначе это будет несправедливо по отношению к тем людям, которые действительно немножко с другой стороны меня подтолкнули, как-то направили меня, что ли. Я могу назвать Достоевского Федора Михайловича, с которым впервые я познакомился в школе в 9-м классе. У нас была совершено дивная учительница, не знаю, она жива или нет. Она была у нас только год, в 9-м классе. Тогда была десятилетняя система школьная. Она была у нас только в 9-м классе. Это как раз пришлось на изучение Достоевского. Много позже уже, в одном из паломничеств, я встретил человека, который ее лично знал. Я стал о ней вспоминать, и он говорит: «Да что вы! Она была другом моей матери. Мы тогда жили в Чертанове, она к нам приезжала…» И, в общем, всё сошлось. И я узнал, что она глубоко верующий человек. Я и тогда это подозревал, хотя ни слова о Боге, конечно, не было сказано, но она так нам преподавала литературу, что я… Обычно мы, если честно сказать, за редким исключением, относимся достаточно формально к спискам литературы. И читаем только для того, чтобы написать итоговое сочинение. Но она, вы знаете, она нас не заставляла, но побуждала. Она так вела уроки, что мне самому хотелось. И я копнул, то есть я схватил эту наживку. И я помню, что придя из армии, я перечитываю «Преступление и наказание», которое на меня сильнейшее впечатление производит. И я тогда, помню, задавал себе вопрос: неужели надо кого-то убить, чтобы так уверовать, как уверовал Раскольников? Это первая фамилия. Тарковский Андрей — я помню фильм, который был у нас на просмотре в Бауманском институте…
Кира Лаврентьева:
— «Андрей Рублев»?
Протоиерей Александр Лыков:
— Нет. «Ностальгия». «Андрей Рублев» уже позже пришел. Был фильм «Ностальгия». И я помню, что я вышел из зала… Знаете, это удивительно было, я вышел с таким чувством, с сознанием, что надо что-то делать — что-то нужно делать, что-то надо в жизни менять.
Кира Лаврентьева:
— Впечатлились.
Протоиерей Александр Лыков:
— Очень. И, знаете, хотя ползала ушло с середины: я смотрю, что люди уходят и уходят, а я был так этим поглощен. Я потом его пересматривал несколько раз. И вот я помню, что тогда я впервые услышал, что 1+1 будет 1, что не 2… Там эти отсылы постоянные. Да, это, конечно, для меня… И я помню, что я не захотел спускаться в подземку, хотя это было рядом с «Бауманской», и я пошел пешком до Курского вокзала по Спартаковской улице. Шел и весь был в этом. Потом «Плаха» — это я прочитал в армии — Чингиз Айтматов. Это тоже меня всего рвануло. Помню программы «Взгляд» были по телевизору. То есть этот культурологический момент сыграл очень большую роль. И еще Тенгиз Абуладзе, я помню его фильм «Покаяние». И вот всё это за очень короткий период времени. Сейчас, оглядываясь назад и наблюдая за жизнью людей, которые приходят к вере, люди, которые становятся мне единомысленны, и тоже, вы знаете, я обнаруживаю, как Господь через то, что им интересно, важно по жизни, Он предлагает вот эти пути, и каждому человеку. Вы знаете, удивительно, что кого-то через музыку, через что-то еще. Кого-то через рок-музыку — у меня есть знакомый священник, которому «Лестница в небо» «Лед Зеппелин» дала возможность тоже задуматься о том, что есть нечто такое.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Уважаемые радиослушатели, у нас в гостях протоиерей Александр Лыков, клирик храма Преображения Господня в городе Жуковском. С вами Кира Лаврентьева. И мы продолжаем нашу интереснейшую беседу. Отец Александр, мы уже подошли вплотную к кульминации нашей сегодняшней беседы. И всё же, как состоялось ваше рукоположение, как вы подошли к этому самому главному событию, наверное, в вашей жизни?
Протоиерей Александр Лыков:
— Период вхождения был достаточно такой, как мне кажется, он не был продолжительным. Но вот по ощущению, знаете, бывают такие сны, когда ты от кого-то бежишь, от опасности какой-то и, как будто в вате, у тебя ноги не идут, тело все сковано. И мне показалось, да. А потом наступил… Сейчас я скажу. Я в 1991-м году познакомился со своей будущей супругой. О ней тоже нельзя не сказать, потому что Людочка тоже сыграла удивительную роль. Хотя сегодня не о ней речь, но так как мы единое целое, и она тоже такую интересную роль сыграла свою. Она из атеистической семьи, крестилась не так давно, она была открыта. И между нами пробежала искра, мы стали общаться. И вот Достоевский — она тоже его любила. И мы на темы религиозные, ну, помимо того, что нюхали сирень — мы познакомились весной, 19 апреля, то есть такое время, располагающее к романтизму. Хотя для влюбленных, мне кажется, что лютый мороз, что лето, что весна… Но у нас действительно была весна влюбленности. И мы с ней постепенно входили в церковную жизнь. В то время рядом с ее домом на Пролетарке открыли Новоспасский монастырь. И она туда пришла. Ее духовником стал наместник, тогда архимандрит Алексий. Но это отдельная история, не буду сейчас подробно этого касаться. Но скажу, через всю жизнь владыки она пронесла очень доверительное к нему отношение и считает его до сих пор своим духовным наставником. В 1993-м году мы вступаем в брак, женимся. А в 1994-м году я поступаю в Свято-Тихоновский богословский институт, в который мне папа рекомендовал поступить, потому что он увидел, что я не технарь, хотя я учился тогда в Бауманском институте. Я его не окончил, ушел в 3-го курса. И у меня был период такого поиска — я понимал, что мне надо где-то в гуманитарной сфере себя искать. Но тогда еще вопрос о священстве или о богословском образовании не стоял. И я стал готовиться в Педагогический институт. И получилось так, что папа увидел, что у меня в жизни есть такое религиозное расположение. Он мне говорит: «Съезди в Свято-Тихоновский институт, там будет день открытых дверей — по радио передали». У нас радиоточка на кухне была, папа что-то готовил и услышал это объявление. И я поехал, думаю: надо попробовать. Я списал там, что надо к поступлению. Выдержал экзамены и поступаю на вечернее отделение в Свято-Тихоновский институт. На втором году брака. А какая перспектива дальше, мне непонятно. Я в то время помогал в храме бывшего Знаменского монастыря на Варварке, у отца Иосифа. Мне просто его рекомендовали…
Кира Лаврентьева:
— Патриаршее подворье храмов в Зарядье.
Протоиерей Александр Лыков:
— Да, совершенно верно. Я к нему пришел и прямо так и сказал: «Я студент Свято-Тихоновского института, хотел бы в перспективе, наверное, рукополагаться». Он говорит: «Ну, хорошо, я тебя посмотрю». Ну, вот он смотрел и смотрел… Я имел дерзновение к нему два раза подойти, по прошествии какого-то времени. Он говорит: «Я помню. Давай, давай пока». Ну, в общем, он не торопился.
Кира Лаврентьева:
— Тянул.
Протоиерей Александр Лыков:
— Не то что тянул — не торопился. Может быть, испытывал, не знаю. В общем, как-то еще не сошлась ситуация. И тут мне совершенно неожиданно позвонили из Электростали, знакомый священник, с которым мы учились параллельно, он учился старше меня на год. И он дал мне буквально полминуты на размышление. Он говорит: «Слушай, надо срочно дать ответ благочинному. Ты думаешь рукополагаться? Да или нет? Надо срочно, сейчас». И я говорю: «Да». Знаете, это удивительный момент. Я иногда делюсь с людьми во время беседы исповедальной, меня все время ругает батюшка: «Не превращай ты Таинство…» А я начинаю, я очень увлекающийся человек, и как-то этот момент вспоминаю. Действительно, это удивительно было. И я говорю: «Да!» Помню, что я взял отгул, поехал в Ногинск. Тогда собор только-только освободили от раскольников — от филаретовцев. И тут же благочинный, отец Михаил, мне говорит: «Собирай документы». И как я говорил о том, что вхождение было очень постепенным, вкрадчивым и достаточно медленным, а тут события начали просто с какой-то космической скоростью развиваться. Я стал собирать документы. Пока еще не уволился с работы, собрал документы необходимые, отвез в епархию. И еще через какое-то время мне позвонил владыка Григорий. Я пришел с работы, тогда еще сотовых телефонов не было, он позвонил на стационарный: «Александр?» — «Владыка, благословите». Он говорит: «Как ты меня узнал?» Я думаю, что же ему сказать такое, чтобы… Я говорю: «У вас строгий голос». Он: «Хе-хе. Не такой уж строгий. Александр, я тебя буду рукополагать в воскресенье. Приезжай в 8 утра в Новодевичий. Нет, в 7.30. Не проспи». И всё. И еще спросил, есть ли подрясник. Подрясника у меня не было, я у знакомого священника взял, который уже рукоположился к тому времени, наш студент. Это был 3-й курс Свято-Тихоновского института, 1997-й год.
Кира Лаврентьева:
— Сколько вам было лет?
Протоиерей Александр Лыков:
— Мне было 29 лет.
Кира Лаврентьева:
— Вы не боялись? У вас не было мысли какую-то другую профессию получить?
Протоиерей Александр Лыков:
— Нет. Я могу сказать, что когда я поступил в Свято-Тихоновский институт, у меня произошло узнавание. Видимо, эти годы томления и годы неопределенности были для меня жутко тягостными — я был, как губка, которая выжатая и которая хочет напитаться. И был готов, так сказать, вместить в себя нечто такое, что я даже и не мог себе представить. И я очень хорошо помню свое ощущение, что с первых лекций в институте я почувствовал, что это то, к чему я шел. Но это открылось очень постепенно и, видимо, в свое время, как я уже сейчас это понимаю. Я очень Господу благодарен, что это случилось не раньше, не позже. Потому что ведь можно передержаться где-то, пересидеть. Я знаю, что люди не решаются, откладывают. А тут, знаете, что-то было необыкновенное. Я неслучайно про Людочку вспомнил. Когда встал вопрос о рукоположении, мне дали на дом анкету заполнить. Там было согласие супруги. А я всё это делал втайне от нее, потому что я думал, что вдруг она начнет по-женски как-то… Это так и произошло. Потому что Людочка в то время никуда из Москвы не собиралась. И когда она услышала от меня, что это либо Ногинск, либо Электросталь, возможны два места — как владыка благословит, — она, конечно, разразилась. Это не была семейная сцена, она спокойная девочка, рассудительная, в отличие от меня, не темпераментная. Она говорит: «Я никуда не поеду, Саша. Я никуда не поеду, ни о каком Ногинске или Электростали я даже и слышать не хочу. И я тебе ничего не подпишу».
Кира Лаврентьева:
— Ого. И что вы сделали?
Протоиерей Александр Лыков:
— Помню, я тогда ей сказал: «Людочка, ты не боишься?» Я стал взывать к ее чувствам верующего человека, не оскорбляя ни в коем случае. Я говорю: «Людочка. ты не боишься, что ты можешь оказаться такой богоборицей? А если это призвание? Может быть, это не призвание — ни ты ни я этого не знаем. Но вот такая ситуация сейчас. Я был перед выбором. Сейчас ты перед выбором. Ты вправе, конечно, не подписывать. Я понимаю. Но ты не боишься взять на себя такую ответственность?» И тогда она подписывает. И буквально через несколько лет мы уезжаем из Москвы, так получается, мы покупаем участок, полдома в районе Быково, это Раменский район. И переезжаем. Причем Людочка даже не представляла себя живущей в доме. Я тоже не представлял.
Кира Лаврентьева:
— Ваша жизнь уже в пастырском образе, если можно так сказать, ваше пастырское служение, ваша жизнь до священства — насколько они отличаются? Насколько вы, не священник, отличаетесь от себя священника — внутренне?
Протоиерей Александр Лыков:
— Трудно сказать. Я думаю, что благодаря этому постепенному вхождению, и, вы знаете, я всегда был открытый. И сейчас открыт к общению с людьми. И у меня, слава Богу, на сегодняшний день не возникало проблем в общении с людьми, благодаря тому, что был опыт постепенного вхождения в Церковь.
Кира Лаврентьева:
— Всё мягче прошло.
Протоиерей Александр Лыков:
— Да. Можно сказать, что произошло какое-то плавное такое перетечение. Знаете, я в то время уже слышал и читал про всякое младостарчество. И до сих пор боюсь — на самом деле, не знаешь, где можешь съехать, это легко, потому что когда ты становишься священником, то к тебе отношение такое… Я в каком-то этапе пришел к выводу, что Церковь призвана носить общинный характер — вообще жизнь на приходе, в храме, призвана носить общинный характер. И, слава Богу, я это видел — примеры живые, и в Москве, и позже, во время паломнических каких-то поездок. И для меня этот опыт общинной жизни очень важен — это взаимное доверие, это открытость, это прозрачность отношений, это участие людей, паствы. По сути дела люди действительно становятся друзьями. Я не очень хороший организатор, к слову сказать, но в силу того, что приходят люди, постепенно обрастаешь людьми, которые имеют один — один талант, другой — другой талант. И в приходе дружном каждый человек, находясь на своем месте, он привносит что-то живое. У нас вот девочка одна, она участвовала в оркестре Спивакова, и вот она помогала организовывать концерты. Другой человек был как-то знаком с Максимом Лавданским, который занимается оформлением храмов…
Кира Лаврентьева:
— То есть у каждого свои таланты и каждый может облагородить жизнь прихода.
Протоиерей Александр Лыков:
— Совершенно верно. То есть у меня такое видение…
Кира Лаврентьева:
— Общинной жизни.
Протоиерей Александр Лыков:
— Да. Каждый человек ценен. Что нельзя сказать, что священник всё решает, потому что это так же, как в семье: нельзя сказать, что муж всё решает. Хотя говорится «жена да убоится мужа своего», но тем не менее мы понимаем, что всё возможно только в союзе. Только в союзе. Потому что иначе начинаешь действовать авторитарно. Это, естественно, вызывает сопротивление. Начинаешь где-то юлить, и это тоже становится очень быстро очевидно. И совесть, я думаю, даже у всяких злодеев даже закоренелых не спит. Поэтому тут очень важно это единство Церкви — и духовенства, и прихожан.
Кира Лаврентьева:
— На этой замечательной ноте, уважаемые радиослушатели, мы заканчиваем нашу сегодняшнюю беседу. Еще один путь к священству, уникальный, интересный путь. Протоиерей Александр Лыков, клирик храма Преображения Господня в городе Жуковском, сегодня был с нами в нашем «Светлом вечере» на радио «Вера», уважаемые радиослушатели. Меня зовут Кира Лаврентьева. Я благодарю вас, отец Александр, за очень интересную, откровенную, искреннюю, светлую беседу.
Протоиерей Александр Лыков:
— И вам спасибо огромное. Я очень волновался. Спасибо.
Кира Лаврентьева:
— Спасибо огромное. Всего доброго. До свидания.
Протоиерей Александр Лыков:
— Всего доброго. С Богом.