(Еще немного о Ницше и о себе)
Дневник о.Вячеслава Перевезенцева.
Мое вчерашнее напоминание о Ницше, в связи с его 175-и летием, вызвало, как, впрочем, и ожидалось, некоторое недоумение. И, правда, цитировать Ницше православному священнику как-то не comme il faut. Спорить с тем, что Ницше был одним из самых последовательных и ярких противников христианства, не приходится, это несомненно так. И мне бы не хотелось становиться его апологетом, просто потому, что кто я и кто он, но даже мне понятно, что в его безбожии и антихристианстве не все так просто. Впрочем, для меня это область вопросов, а не ответов, а вопросы часто бывают не менее важны, чем ответы.
Есть мистика. Есть вера. Есть Господь.
Есть разница меж них. И есть единство.
Одним вредит, других спасает плоть.
Неверье — слепота, а чаще — свинство.
Неверье Ницше — точно не свинство, а если и слепота, то не слепота ли это Савла по дороге в Дамаск?
Все помнят Ницше по знаменитой фразе: «Бог умер!», и все знают, что в конце жизни он сошел с ума, что, вспоминая псалмопевца (Пс.13:1), не удивительно.
Но мало кто помнит, что Ницше не просто констатировал смерть Бога в современном мире, но и указал причины этой смерти:
«Где Бог? Я хочу сказать вам это! Мы Его убили — вы и я! Мы все Его убийцы!»
Но мы услышали только то, что хотели слышать. Бог умер! И для многих это стало «доброй вестью», тогда ведь все позволено.
Но ведь, согласитесь, утверждение, что мы все убийцы Бога, — самое что не на есть христианское; собственно, христианство тут и начинается, если за этим следует покаяние. Насколько я понимаю, у Ницше этого шага не было, но насколько он был далек от него, — уж, точно, не мне судить. А вот как близко мы, христиане, подошли к осознанию того, о чем кричал Ницше? К осознанию того, что Бог мертв в нашем мире из-за нас. Мы Его убили, а не какие-то безбожники и гуманисты.
Или другой его афоризм, от которого так воротит, и справедливо, не только христиан: «падающего — подтолкни». Что тут скажешь? Не просто цинизм, а жестокий цинизм. Да, Ницше не терпел слабых, безвольных, бесхребетных и был уверен, что именно таких привечал и выделял Христос. Христос, привечал, конечно, и таких, но не Он ли говорил: «кто имеет, тому дано будет и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет»(Мф.13:12) и «от дней же Иоанна Крестителя доныне Царство Небесное силою берётся, и употребляющие усилие восхищают его»(Мф.11:12).
СИЛОЮ — и потому слабый, бессильный, слабовольный далек от Его царства. Кстати, и «воля к власти», о которой так много говорил Ницше, и на чем так любили спекулировать нацисты, — это именно об этом, о власти над собой, без которой себя не преодолеть, а потому жизнь и есть — усилие по преодолению себя, т.е. воля к власти или к свободе (если вспомнить, что древние греки, которых так любил Ницше, считали, что свобода — это власть над жизнью).
И его «сверхчеловек», и то, что человеческое должно быть преодолено, — именно отсюда.
Ведь это совсем не про фюрера и его бравых солдат, что бы они по этому поводу не думали, это про то, что «человек есть канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, канат над пропастью».
Человек существует лишь в той мере, в которой он преодолевает в себе «человеческое, слишком человеческое», выходит за пределы себя, чтобы стать Богом. Разве здесь не видна главная христианская интуиция — «Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом»?
Все это может показаться притянутым за уши, наверняка так и есть. Но если оставить Ницше в покое (ведь даже современные борцы с христианством давно его забыли), этот разговор кое-что открывает нам и про себя, и может быть, с неожиданной стороны.
Нам проще, когда враг есть враг, и понятно, кто свой, а кто чужой, какие книги читать, а какие можно и сжечь. Атеист — значит враг Бога и наш, а от врага может ли быть что доброе? Верующий — друг. Так спокойнее, иначе можно и запутаться… или задуматься, что тоже не всегда комфортно.
А задуматься ведь есть над чем, и без всякого Ницше. Сводится ли человек к тем или иным своим высказываниям, по которым мы его, как нам кажется, знаем? А если знаем совсем бегло? А если эти высказывания противоречивы? А если мы их неправильно поняли, даже если так поняло большинство?
Вопросы, вопросы, а вот и еще.
Из интервью Мераба Мамардашвили:
«[Вы считаете, что Блок — христианин?]
Конечно, конечно. Так же, как и Ницше — болезненно совестливый христианин, хотя он и обрушивался на Христа; так же как и Розанов обрушивался на Христа — по Христовым причинам… И ничего, Бог приберет всех своих детей, не стоит беспокоиться и не нужно за него привечать или отлучать Ницше, например, или Блока, или кого-то еще… Он узнает своих. И для этого достаточно интенсивно жить, а что ты при этом говоришь, и иногда любишь, а иногда начинаешь, казалось бы, ненавидеть — что мы знаем о нашей ненависти и любви?
Мы ведь очень часто можем разыграть и испытывать как будто реальную ненависть, а в действительности любить, и наоборот — ненавидеть, а разыграть это как любовь. Но в экстремальных ситуациях или перед лицом смерти все становится на свое место. И мы узнаём, что мы в действительности ненавидели, а нам казалось, что мы любили. Exit persona, manet res (человек уходит, дело остается) — уходит личность или, в данном случае, маска (persona) и говорит вещь, то есть то, что есть на самом деле. Монтень говорил в этих случаях, что перед лицом смерти мы говорим по-французски (или в моем случае по-грузински, в Вашем — по-русски и так далее), то есть так, как есть на самом деле. Что я из себя представляю — это выявляется перед лицом смерти, потому что там отпадает маска, то есть то, что я думаю о том, кто я.
Это отпадает, это есть маска. И аргументы, знаки персоны, маски, говорящей о себе, не нужно принимать за действительную сущность дела. Например, то, что маска Ницше говорила то-то, маска Розанова то-то, маска Блока то-то… Простите, это не Блок говорил, не Ницше, не Розанов, а маска Блока, маска Ницше и так далее…»
Конечно, это всего лишь мысли одного философа по поводу другого и они точно ничего не доказывают, как и я не собираюсь никому ничего доказывать, но в одном Мераб Константинович точно был прав: наши суждения о людях и их убеждениях часто очень поспешны и поверхностны, но, главное, мы сами себя толком не знаем, да и хотим ли знать? Ведь это перед лицом смерти все должно встать на свои места, а смерть, как известно, это всегда про другого, а не про меня.
Маска рано или поздно, но непременно упадет. В царстве небесном мы обретаем лица, а маски остаются на земле. И мы очень удивимся посмотрев друг на друга, и на великих и пререкаемых, и на простых и обыкновенных, и на друзей и на врагов, — без масок, но больше всего мы удивимся, наконец-то, увидев себя.
Дневник о. Вячеслава Перевезенцева
от 17 октября 2019 года на www.facebook.com