№63. Фонарь Диогена

Фонарь Диогена.
Дневник о.Вячеслава Перевезенцева.

р.Изар, храм св. МаксимиллианаСегодня мы вернулись в Мюнхен, проведя по пути небольшой эксперимент — приняв химию прямо в самолете. А вдруг на высоте 10000 м. она супер-эффективна))
 
Уже завтра в клинике предстоит обследование, консилиум врачей и дальнейшие рекомендации. Очень надеюсь, что надолго меня в этот раз здесь не задержат.
 
Хотя в Мюнхене в эти дни прекрасно (фото сегодняшнее — р.Изар, храм св. Максимиллиана), бабье лето, +27, Октоберфест в самом разгаре, но даже не ожидал, что возвращение в Германию будет таким непростым.
 
У Набокова, которого я читал сегодня в самолете, запомнилась такая фраза:

«Он свернул на свою улицу, как окунулся в холодную воду, так не хотелось».

Вот и мне не хотелось. Почему?
 
С одной стороны, дома всегда лучше, что тут и говорить, и, может быть, этого «плохо далеко от родного дома» не понять, если, и правда, не оказаться надолго и далеко от дома, да еще в таких не простых обстоятельствах.
 
Но вот что для меня стало совсем неожиданным, это то легкое раздражение, которое стали вызывать во мне немцы. Рационально я объяснить это не могу, ни то что ничего дурного, но даже намека на это я не испытал с их стороны за эти месяцы. Все ровно наоборот, но есть то, что есть…
 
Откуда это? Ксенофобия, неприязнь к чужому, коренящаяся в глубинах подсознания? Наверно, не без этого. И страшно подумать, что бы было, если бы я был тут совсем один.
 
На самом деле это глубинное, архаическое, во многом иррациональное ощущение “свои-чужие” в последнее время встречается мне все чаще и чаще. Стоит только почитать ленту фейсбука))
 
Я понимаю, что это неизбежно. Всегда кто-то будет ближе, роднее, кто-то — совсем наоборот. И очень часто эту близость или неприятие мы чувствуем буквально издалека, даже толком не встретившись с человеком.
 
И вот это-то мне кажется очень опасной тенденцией. Многие, наверно, могут вспомнить, как часто нас подводила такая интуиция, — когда, реально познакомившись с человеком, мы убеждались, насколько он больше того стереотипа, в который его загнала наша интуиция и житейский опыт. И «либерал» оказывается не совсем «либерал» или не только «либерал», и «патриот», и «атеист», и «путинист», и…
 
Когда-то Диоген ходил по городу с фонарем и искал человека, так, я думаю, и нам сегодня так важно не терять из виду человека, на каком бы языке он ни говорил, каких бы убеждений ни разделял, свой он или чужой для меня, может и не так важно, если помнить, что он точно не чужой для Бога.
 
А чтобы немного сгладить пафос моих слов и улыбнуться, приведу еще отрывок из «Дара» Набокова, который, собственно, и навел меня на эти, может быть, банальные, но, смею думать, не бестолковые размышления.

«Он ехал на урок, как всегда опаздывал, и, как всегда, в нем росла
смутная, скверная, тяжелая ненависть и к неуклюжей медлительности этого бездарнейшего из всех способов передвижения, и к безнадежно-знакомым, безнадежно-некрасивым улицам, шедшим за мокрым окном, а главное — к ногам, бокам, затылкам туземных пассажиров. Он рассудком знал, что среди них могут быть и настоящие, вполне человеческие особи, с бескорыстными страстями, чистыми печалями, даже с воспоминаниями, просвечивающими сквозь жизнь, — но почему-то ему сдавалось, что все эти скользящие, холодные зрачки, посматривающие на него так, словно он провозил незаконное сокровище (как в сущности оно и было), принадлежат лишь гнусным кумушкам и гнилым торгашам. Русское убеждение, что в малом количестве немец пошл, а в большом — пошл нестерпимо, было, он знал это, убеждением, недостойным художника; а все-таки его пробирала дрожь, — и только угрюмый кондуктор с загнанными глазами и пластырем на пальце, вечно-мучительно ищущий равновесия и прохода среди судорожных толчков вагона и скотской тесноты стоящих, внешне казался, если не человеком, то хоть бедным родственником человека. На второй остановке перед Федором Константиновичем сел сухощавый, в полупальто с лисьим воротником, в зеленой шляпе и потрепанных гетрах, мужчина, — севши, толкнул его коленом да углом толстого, с кожаной хваткой, портфеля — и тем самым обратил его раздражение в какое-то ясное бешенство, так что, взглянув пристально на сидящего, читая его черты, он мгновенно сосредоточил на нем всю свою грешную ненависть (к жалкой, бедной, вымирающей нации) и отчетливо знал, за что ненавидит его: за этот низкий лоб, за эти бледные глаза; за фольмильх и экстраштарк, — подразумевающие законное существование разбавленного и поддельного; за полишинелевый строй движений, — угрозу пальцем детям — не как у нас стойком стоящее напоминание о небесном Суде, а символ колеблющейся палки, — палец, а не перст; за любовь к частоколу, ряду, заурядности; за культ конторы; за то, что если прислушаться, что у него говорится внутри (или к любому разговору на улице), неизбежно услышишь цифры, деньги; за дубовый юмор и пипифаксовый смех; за толщину задов у обоего пола, — даже если в остальной своей части субъект и не толст; за отсутствие брезгливости; за видимость чистоты — блеск кастрюльных днищ на кухне и варварскую грязь ванных комнат; за склонность к мелким гадостям, за аккуратность в гадостях, за мерзкий предмет, аккуратно нацепленный на решетку сквера; за чужую живую кошку, насквозь проткнутую в отместку соседу проволокой, к тому же ловко закрученной с конца; за жестокость во всем, самодовольную, как-же-иначную; за неожиданную восторженную услужливость, с которой человек пять прохожих помогают тебе подбирать оброненные гроши; за… Так он нанизывал пункты пристрастного обвинения, глядя на сидящего против него, — покуда тот не вынул из кармана номер васильевской «Газеты», равнодушно кашлянув с русской интонацией. Вот это славно», — подумал Федор Константинович, едва не улыбнувшись от восхищения. Как умна, изящно лукава и в сущности добра жизнь! Теперь в чертах читавшего газету он различал такую отечественную мягкость — морщины у глаз, большие ноздри, по-русски подстриженные усы, — что сразу стало и смешно, и непонятно, как это можно было обмануться. Его мысль ободрилась на этом нечаянном привале и уже потекла иначе».

А ведь, и правда, согласитесь, как умна, изящно-лукава и, в сущности, добра жизнь, несмотря на все наши попытки этому помешать. И как же за это не благодарить ее Создателя!

Дневник о. Вячеслава Перевезенцева
от 29 сентября 2019 года на www.facebook.com

 
Ввернутся в рубрику:
Дневник »