Вопрос над которым я как-то не задумывался, а ведь он очень серьезный. После Бородино Москву нельзя было не оставить. Но можно было из нее не бежать и уж тем более ее не поджигать. Наполеон совсем не был похож на Гитлера и с очень большой достоверностью можно было бы утверждать, что участь Москвы ни чем бы не отличалась от завоеванных им Берлина или Вены. Наполеон хотел просто привести свою армию в порядок, дать ей в Москве покой и дождаться письма из Питербурга, в котором Александр принимал бы его условия, не мешать ему хозяйничать в Европе и помогать в борьбе с Англией. Осень, впереди зима, город, имущество, люди все было бы цело, но… компанию скорее всего Наполеон бы выиграл. Случилось же то, что случилось. Москвичи стали город покидать, а те кто оставался начали его жечь. И что очень важно, как считает Л.Н. Толстой, это было сделано не по приказу начальства, а скорее вопреки ему.
«Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения. Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось…
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все-таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором писал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа»(Л.Н. Толстой, «Войну и мир», Том 3, часть 3, гл. 5).
Я не считаю, что мы не можем размышлять, ибо это не патриотично, над тем правы или нет были тогда москвичи, или другие наши соотечественники в похожих ситуациях. Размышлять можно и должно почти всегда. Можно и не соглашаться друг с другом. Но, мне интересно немного другое. Толстой пишет, что это совершалось народом не вследствие умозаключений или приказов начальства, а на основании чувства, а именно: «под управлением французов нельзя было быть». Очевидно, что это чувство присуще не исключительно русскому народу, но когда Наполеон приходит в Берлин, немцы не сжигают город, а затем, когда Гитлер приходит а Париж, парижане, за некоторым исключением, не покидают его. Почему? Может быть потому, что приходят свои? Да, завоеватели; да, с ними давняя вражда, но это разборки среди своих. И когда большевики захватили Россию, для многих они были хуже Гитлера, но большинство все же стало воевать с Гитлером. Почему? Может быть, еще и потому, что коммунисты хоть были и изверги, но свои? А что сейчас происходит на Донбасе, точнее в головах его жителей, конечно же не у всех, но у многих, может быть у большинства. Многие, с кем мне приходилось разговаривать лично, переживают именно эти чувства – «под этой украинской властью жить нельзя». Вы скажите, это пропаганда и все такое, и будете во многом правы, но не во всем. Есть еще и то, о чем писал Лев Толстой.
Да, ну и на всякий случай напомню, евангельское: «Горе миру от соблазнов, ибо надобно прийти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит»(Мф.18:7). Народ и его чувство, это одно, а властители и их ответственность это несколько другое.
Публикация о. Вячеслава Перевезенцева
от 13 февраля 2017 года на www.facebook.com