фильма «Дневник сельского священника»
поделился протоиерей Вячеслав Перевезенцев.
Хочу поделиться интересным опытом. Так получилось, что буквально подряд, с разницей в один день, я посмотрел один и тот же фильм, и не просто посмотрел, а поучаствовал в его обсуждении после просмотра. Сначала я был в гостях на приходском киноклубе у о. Алексея Уминского, а через день, на нашем черноголовском киноклубе, мы также смотрели «Дневник сельского священника» Робера Брессона снятого по роману Жоржа Бернаноса, в рамках нового цикла «Киновселенная Андрея Тарковского». Я не припомню, чтобы со мною такое раньше случалось, и надо сказать, опыт мне этот очень понравился. Второй раз я смотрел фильм совсем другими глазами, мне было не то, что менее интересно, а как раз совсем наоборот. Это очень похоже на то, как, когда ты смотришь на стереоскопическую картинку, но еще не словил этого стереоэффекта и видишь просто обычное изображение, а потом вдруг появляется глубина, все вроде тоже самое, а видится иначе.
Я бы мог много написать про этот фильм, но и времени маловато, да и читать вряд ли кто будет, все таки это фб и на его страницы заглядывают, как правило люди, которые живут в бешенном ритме и даже картинки не всегда успевают толком рассмотреть. Поэтому напишу о самом, с моей точке зрения, главном, хотя букв все равно получится многовато.
Конечно, самой яркой и в каком-то смысле центральной сценой и фильма и романа является разговор священника с графиней. Бессмысленно передавать содержание этой беседы, кстати тем, кто смотрел только фильм, я настоятельно советую прочитать это место в романе (ровно середина книги). После этой беседы графиня, женщина страшно одинокая, потерявшая маленького сына, а вместе с ним все, и даже веру в Бога, пишет письмо, где есть такие строчки: «Я не верила, что могу смириться. И в самом деле, то что пришло ко мне, — не смирение. Смирение не в моей натуре, предчувствие не обманывало меня на этот счет. Я не смирилась, я счастлива». Чуть позже, священник, который постоянно жалуется в своем дневнике, что он не может молиться, которого многие воспринимают, как слабого юношу, депрессивного склада, вечно сомневающегося и по большому счету не верующего в Бога, говорит о том, что был свидетелем чуда. И чудо состоит для него совсем не в том, что он спас душу отчаявшейся, несчастной женщины, как естественно было бы подумать на его месте. Он говорит: «Какое чудо подарить то, чем не обладаешь сам. Какое чудо». Только смотря фильм во второй раз, я можно сказать расслышал эти слова. Мне кажется до конца их может понять только священник, но м.б. еще учитель, в смысле, наставник. Прожив вот уже 50 лет, простояв у престола ровно половину из них, я все больше убеждаюсь, что не становлюсь духовней, молитвенней, милосердней, смиренней и т. д., а так или иначе именно об этом мне приходится говорить, этому учить, об этом свидетельствовать. В общем, вы понимаете… Это не оправдание нашей лени, нашей жестоковыйности, нет. Просто я тоже не раз был свидетелем похожего чуда, это про то, что «сила Божия в немощи совершается»(2 Кор. 12.9). И, наверно, это главное про что этот фильм Брессона и роман Бернаноса, и этим он м.б. похож на более известный у нас роман Грема Грина «Сила и слава».
«Какое чудо подарить то, чем не обладаешь сам», написав сейчас эти слова, я вспомнил старое присловие, которое так любил повторять митр. Антоний Сурожский, что невозможно довести ученика дальше, чем куда ты сам дошел. Противоречие? Скорее парадокс, без которых вообще духовная жизнь не возможна. И выход из этого парадокса я, как мне кажется, нашел у того же митр. Антония. Митр. Антоний в своих беседах не раз обращался к роману Ж.Бернаноса и как правило останавливался именно на этом моменте: «Есть книга французского писателя Жоржа Бернаноса «Дневник сельского священника». И там такой эпизод. Молодой священник назначен на приход и изо всех сил хочет творить добро, и у него ничего не получается, потому что у него никаких сил нет; впоследствии оказывается, что у него рак, от которого он и умирает. Но он борется, борется, борется, и все не может, все не получается. Как-то молодой офицер его встречает на дороге и предлагает подвезти его на мотоцикле. И по дороге этот офицер ему говорит: «Нас так поражает в вас молитвенный дух, который в вас живет». Молодой священник с отчаянием ему возражает: «Да молитвы-то у меня нет! Я всю жизнь кричу к Богу, рвусь к Нему и не могу пробиться»… И офицер отвечает: «Вот это-то нас и поражает в вас». Потому что, если бы у него была просто пламенная молитва, которая текла бы, как река, вероятно, люди смотрели бы и говорили: «Ну, счастливый человек, это у него удается». А этот человек всем своим существом был устремлен к Богу, и эта волна, поднимаясь, разбивалась, как об утес, о его умирающее тело.
И я думаю, что если люди вокруг нас видят, что мы искренне боремся, хотя нам и не удается ничего, они могут поверить в то, куда мы устремлены».
Да, мы многое можем так и не обрести, и молитвенного духа, и смирения, и милосердия, но оказывается самое важное, насколько мы всего этого хотели, как сильно были к этому устремлены.
Наверно, самый распространенный вопрос, который ставился после просмотра этого фильма, был следующий — «Почему этот священник не может молиться?» Мы видим, что это не м.б. связано с ленью, обмирщенностью или «земностью», как называл наше пленение земным, тленным и приходящим, свят. Феофан Затворник. У нас, как правило, именно так и бывает, нам трудно молиться потому что душа целиком и полностью погружена в земное, где так много забот и тревог, что совсем нет ни сил ни времени поднять ее к Небу. Но этот молодой священник был явно «не от мира сего», ничего земное его не пленяло, он не имел ни семьи, ни друзей, ни планов на будущее, более того был тяжело болен, казалось бы — «молись не хочу». И он хотел, а молитва не шла. В каком-то смысле разрешение этого парадокса мы видим в его словах, что он все время находится в агонии. На вопрос своего старшего наставника, кюре из Тарси: «Где он видит себя в Евангелии?». Священник отвечает: «Я всегда видел себя в оливковой роще, в Гефсиманском саду». Там, в этом саду, если вы помните Христос просит своих учеников побыть с Ним и бодрствовать, а они не могут, то же, конечно, не потому что ленивы и приземлены, просто: «Дух бодр; плоть же немощна» (Мф. 26.41).
Но есть в связи с этим еще очень важный момент, который невозможно уловить в фильме, но если внимательно читать роман он бросается в глаза и все становится на свои места. В том самом эпизоде разговора с графиней в самый кульминационный момент мы читаем: «И тут — нет! Этого невозможно выразить словами, — в то время как я изо всех сил боролся с сомнением, со страхом, ко мне вернулся дар молитвы. Пусть меня поймут правильно: я не переставал молиться с самого начала этого необыкновенного разговора, молиться в том смысле, в каком понимают это слово легкомысленные христиане. Несчастное животное может делать дыхательные движения и под пневматическим колоколом, но что толку! И вдруг воздух вновь со свистом врывается в его бронхи, разглаживает одну за другой складочки тонкой легочной ткани, уже успевшей скукожиться, артерии вздрагивают под напором тарана красной крови — и все его существо напрягается, как корабль, когда паруса, оглушительно грохоча, полнятся ветром».
Оказывается он никогда не переставал молится, в том смысле как это понимают легкомысленные христиане, а тосковал он по тому дару молитвы, когда воздух Неба со свистом наполняет твои паруса. Согласитесь, что это совсем не то, что мы понимаем под словами «не могу молится».
И еще одна очень важная тема, которая затрагивается в этом фильме. Тема свободы. Тема необъятная и неисчерпаемая. Я попытаюсь всего лишь к ней прикоснуться исключительно в связи с мироощущением Робера Брессона. Многими было замечено, что своеобразие творчества Брессона связано не столько с сюжетами, или персонажами, или религиозными идеями, сколько с самой экранной формой, т. е. специфическим способом кинематографической трактовки реальности. Как не раз отмечал А. Тарковский, восхищавшийся фильмами Брессона, что Брессон — это гений простоты. «У Брессона какой-то невероятный, совершенный аскетизм. Это уже абсолютное отсутствие формы перед лицом правды жизни, и это уже смыкается со своей противоположностью и превращается в абсолютную форму». Художественная форма у Брессона — это нечто вроде монастыря, куда режиссер запирает не в меру расходившуюся жизнь. Такая манера художника имеет непосредственное отношение к его представлению о человеке. Такое впечатление, что Брессон видит человека всегда детерминированным
некоей силой, действующей извне. Недаром в одном интервью он говорил о «невидимой руке, которая направляет события». Недаром в его фильмах так часто повторяется тема тюрьмы. Когда его спросили: «Почему это так?» «Я этого не замечал», — ответил Брессон и тут же добавил: «Может быть, потому, что все мы узники».
В фильме «Дневник сельского священника» мы, вроде бы, не видим ни какой тюрьмы, если не считать тюрьмой, болезнь священника, которая буквально пожирает его. И в то же время на протяжении всего фильма нас не покидает это ощущение замкнутости мира в котором разворачиваются события, это ощущение оставляет нас только один раз, когда священник едет на станцию на мотоцикле вместе с Оливье. Ощущение неизбежности и неотвратимости происходящих событий. Когда похоронили графиню священник говорит: «Она освободилась, ее испытания закончились, а мои только начались». На упрек графа, что он вмешивается в дела его семьи, он отвечает: «Священнику приходится действовать не по своей воле». В другом месте он говорит: «Священник не вправе иметь личное мнение». Так что это — свобода или не свобода? Чтобы ответить на этот вопрос надо вспомнить еще один эпизод фильма, где Тарсийский кюре говорит своему младшему другу: «Тебя не любят твои прихожане, потому что ты такой какой есть, ты верен себе, а не пытаешься подстроится под их социальные устои».
Митр. Антоний, ссылается на А.С. Хомякова, который производит слово «свобода» от быть самим собой. Может быть это и сомнительная этимология, но она имеет непосредственное отношение к сельскому кюре из Амбрикура. Еще большее отношение к нему и нашему размышлению на тему свободы имеют следующие мысли митр. Антония: «Дисциплина — тоже слово латинское; оно определяет не совсем то, что мы в ней видим всегда. Когда мы говорим о дисциплине, то думаем, как нас порой зажимают в железные рукавицы. Но дисциплина происходит от слова disciрulus, ученик: это не только фактическое, но внутреннее состояние того, кто стал учеником, кто хочет научиться и готов оставить свои собственные привычки, свои собственные мысли, свои собственные суждения и чувства для того, чтобы слиться с большим умом, с более глубоким сердцем, с волей более совершенной. И только этим путем приобщения к большему человек делается свободным от меньшего, от самого себя, каким он есть сейчас».
Свободным человек становится только на пути, когда он ясно осознает цель своего пути, свободным от того, что сбивает с этого пути. «Познайте истину и истина сделает вас свободными» (Ин. 8.32). Со стороны это может выглядеть как не свобода, человек много себе не может позволить, он, как бы, не принадлежит сам себе. Так, наверно, выглядит альпинист идущий к заветной вершине, лишая себя многого, что кажется таким важным жителям низин, вверяя себя своему проводнику и становясь только на этом пути самим собой — горновосходителем. Это похоже на Иисуса, самого свободного Человека ходившего по земле. Путь, Которого, по слову Честертона, был не просто блужданием по дорогам Палестины, а стрелой устремленной в цель. И цель эта была — Голгофа. Не случайно в конце этого драматического фильма мы видим Крест. Молодой священник, несмотря на свою агонию, никогда не терял из виду свою цель и он дошел до конца, явив нам пример подлинной свободы, которая, как и любовь, в этом мире не может не быть не пригвожденной ко Кресту, почему и выглядит порою как не свобода.
«Что с того? Все — благодать», — были последние слова молодого сельского священника, который казалось бы потерпел поражение в мире, где как он говорит, «так мало любви», но к которому так подходят слова апостола: «Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил. А теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный; и не только мне, но и всем, возлюбившим явление Его»(2 Тим. 4.7-8).
Протоиерей Вячеслав Перевезенцев
Источник:
— Страничка протоиерея Вячеслава Перевезенцева на www.facebook.com