(Протоиерей Игорь Гагарин | 16 марта 2013 г.)
Владыка Антоний Сурожский рассказывал о своем знакомом, который, находясь в нацистском концлагере, чувствовал себя сильнее, могущественнее своих мучителей. «У них, — говорил он, была жалкая власть убить меня. Да и то, не меня, а только мое тело. У меня же была власть их простить и молиться о них».
«Я зла не помню, я опять его возьму».
В. Высоцкий
О прощении говорить непросто, потому что все, кажется, о нем уже сказано. Ни о чем, может быть, не написано в христианской литературе так много и подробно. И это понятно. Все мы постоянно просим прощения у Бога, и знаем, что это прощение получим только в том случае, если сами всех простим. А если не простим, то и нас не простят. Казалось бы, такое условие должно бы раз и навсегда изгнать из любого верующего сердца даже тень обиды на кого бы то ни было, но почему-то этого со многими не происходит. Многие ли из нас, христиан, научились не обижаться, не ссориться, не помнить зла?
У великого польского педагога Януша Корчака, в приюте, который он возглавлял, был учрежден суд, перед которым могли предстать любые ученики, учителя и даже директор в случае, если оказывались виноваты в чьих-то глазах. Даже сам Януш Корчак однажды был за что-то судим этим судом. Интересно, что приговора на таком суде могло быть только два: или оправдать или помиловать. Понятно, что правых на этом суде оправдывали, а виноватых — миловали. Когда я об этом прочитал, очень восхищался. Какой прекрасный суд!
Никого не осуждает! Так вот, Божий суд в чем-то похож на суд питомцев Корчака. Только если там никого невозможно было осудить, то у Господа — никого невозможно оправдать. Здесь или осуждение или помилование. Потому что все мы, даже самые праведные из нас, бесконечно виноваты перед правдой Божией. И чем праведней человек, тем острее ощущает свою вину и совершенную невозможность оправдаться перед Судом. «…И не входи в суд с рабом Твоим, потому что не оправдается пред Тобой ни один из живущих» (Пс.142:2).
Это было бы невыносимо страшно, если бы не знали мы, что «щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив», что Он желает нашего спасения гораздо больше, чем мы его желаем. И условие поставил нам вроде совсем простое: «Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете…». (Лук.6:37)
Просто, казалось бы, да не получается! Даже опасность самому не избежать осуждения не останавливает нас, и мы судим, сердимся, памятозлобствуем и пр. Знаем, что надо простить, а вот как-то не всегда выходит.
Так как же научиться прощать, если «не прощается»? И почему «не прощается»?
Проще всего объяснить это жестокосердием «непрощающего». Сердце у тебя, дескать, злое, вот и не можешь простить. Такие слова нетрудно сказать, пока не узнаешь, что именно нужно простить. А когда расскажут тебе конкретную историю, то чувствуешь порой, что язык не поворачивается сказать: «А ты прости его». Более того, каюсь, так и хочется произнести: «Ну, тут бы и я не простил!».
Помните, как в романе «Братья Карамазовы» Иван рассказывает Алеше о помещике, который на глазах матери затравил ее маленького сына собаками. И, рассказав, спрашивает, как быть с этим помещиком. Простить? И в ответ из возмущенного сердца Алеши, который воплощение самой кротости, вырывается: «Расстрелять!» Потом, правда, жалеет, но ведь вырвалось это прямо из сердца и прозвучало гораздо искренней, чем все попытки «взять это слово назад».
Не так трудно высказывать христианские истины, пока речь идет об отвлеченных вещах. Но стоит заговорить конкретно о тех или иных подлостях, низостях, предательствах, с которыми сталкивается порой в жизни человек, и видишь, что не только не имеешь никакого дерзновения требовать от него прощения, но и сам едва ли смог бы простить на его месте. Ты, как священник, должен бы увещевать обиженного забыть обиду, и чувствуешь, как фальшиво это сейчас прозвучит. У самого кулаки сжимаются, слушая его, благо под широкими рукавами рясы не видно.
А все-таки неужели нужно это, всех прощать? Всегда ли, во всех ли обстоятельствах? Многие считают, что так. Но давайте обратимся к первоисточнику христианства, к Евангелию. Что говорит о прощении Иисус Христос? «Наблюдайте за собою. Если же согрешит против тебя брат твой, выговори ему; и если покается, прости ему, и если семь раз в день согрешит против тебя и семь раз в день обратится, и скажет: каюсь, — прости ему» (Лук.17:3,4). Семь раз — это много, тем более, что в другой раз Господь сказал: «не говорю тебе: до семи раз, но до седмижды семидесяти раз»(Мтф. 18:22), то есть до бесконечности.
Но ведь речь идет не о безусловном прощении. Господь велит прощать, если согрешивший против нас покается, если «семь раз в день обратится, и скажет: каюсь…». Согласитесь, это достаточно серьезная оговорка. Всегда ли мы слышим это «каюсь» от тех, кого не можем простить? И если нет с их стороны никакого раскаяния, никакого желания измениться, и, тем более, если они продолжают делать то, за что мы тщетно пытаемся их простить, то есть ли необходимость их прощать? В приведенных выше словах Спасителя этого требования не находим. А как быть?
Господь в другом месте говорит, что нужно попытаться объясниться с таким человеком, показать его неправоту, «если же не послушает, возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово; если же не послушает их, скажи церкви; а если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь (Матф.18:16,17). Сказать в те времена иудею «да будет он тебе, как язычник и мытарь», означало то же, что современному человеку сказать: «Можешь с этим человеком прекратить всякое общение». Иногда так и надо поступать, и никакого греха в этом не будет.
Нет, не все и не всегда должно прощать! Есть преступления и злодейства, которые вопиют к небу. Ведь не говорим же мы, что Нюрнбергский процесс был делом нехристианским. Ведь не нашлось ни единого христианина, который заявил бы: «Господь велит всех прощать. Давайте же и мы простим этих извергов и палачей и отпустим их». Не слышал, чтобы хоть один из многих миллионов христиан сказал что-то в этом роде. Тут, возразят, особый случай. Но очень много происходит, к сожалению, в нашем жестоком мире таких «особых» случаев. В конце концов нужно ли пытаться быть милосерднее самого Господа? А он, мы знаем, прощает не всех без разбора, а только кающихся.
Тем не менее, было немало святых, поднявшихся до такой высоты прощения, какой трудно ожидать и требовать от кого-либо на свете. Так Великая Княгиня Елизавета Федоровна сама ездила в тюрьму к убийце своего мужа террористу Каляеву, убеждала его покаяться, а затем написала императору прошение о его помиловании.
Не помню, кто из римских императоров сказал, что, обладая безграничной властью над людьми, держа в своих руках жизнь и смерть каждого из своих подданных, он более всего дорожит властью прощать. Как здорово, что и мы все, не будучи императорами, такою властью тоже обладаем.
Владыка Антоний Сурожский рассказывал о своем знакомом, который, находясь в нацистском концлагере, чувствовал себя сильнее, могущественнее своих мучителей. «У них, — говорил он, была жалкая власть убить меня. Да и то, не меня, а только мое тело. У меня же была власть их простить и молиться о них».
Действительно, насколько второе больше первого! Но во всех приведенных примерах под прощением надо понимать не снятие с этих преступников ответственности, а искреннее желание их обращения, покаяния и, как следствие этого, — спасения. Великолепный пример именно такого прощения показывает нам история Иосифа в Книге Бытия. Едва не убитый, а затем проданный в рабство братьями, спустя много лет, став первым человеком в Египте, он, встретившись с этими братьями и продолжая их любить, всем сердцем желает простить их.
Но не спешит этого делать, а подвергает их новым и новым испытаниям, чтобы проверить, раскаялись ли они, изменились ли? Ведь если они так же злы, как тогда, когда много лет назад продавали его в рабство, какой смысл в прощении? И лишь убедившись окончательно, что теперь его братья — совсем другие люди, он открывается им и со слезами на глазах и криком радости бросается их обнимать.
Думаю, что у слова «прощение» есть два понимания. Первое — это полное восстановление тех добрых отношений, которые были до ссоры, обиды или чего-то в этом роде. Такого прощения не стоит требовать в тех случаях, когда человек не считает себя виноватым, продолжает делать зло. Другое, более широкое понимание — отказ от мести и желание покаяния и спасения виноватому.
Вот такое прощение — безусловное требование к каждому христианину, потому что сказано: «…Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас…» (Матф.5:44). Любите! Благословляйте! Молитесь! Так молился за распинающих Его Христос. Так молился за побивающих его камнями первомученик архидиакон Стефан.
Молились, потому что любили, но эта любовь не мешала им разговаривать со своими гонителями жестко и сурово. Ведь любовь порой может проявляться не только ласке и добром обхождении, но и в гневе, примеров которого мы видим немало и у Господа и у святых. Так родной отец гневается на своего сына, когда он поступает низко, тем сильнее, чем больше любит его.
Но если действительно человек сожалеет о сделанном зле, если просит прощения, а мы не прощаем, здесь нужно разбираться. Важно выяснить, «не хочу» или «не могу»?
Если «не хочу», то этому нет оправданья. Можно спорить и размышлять о возможности прощения тех, кто, творя зло, не только не раскаивается, но активно продолжает его совершать, но о прощении тех, кто раскаялся, между христианами спора быть не может. Здесь прощение должно быть полным и безоговорочным.
Должно-то должно, но если не получается? Приходит человек на исповедь и кается, что никак не может простить того-то и того-то за то-то и то-то. И очень переживает об этом, и корит себя, но, говорит, «все равно до конца простить никак не могу». «Знаю, батюшка, что надо! Знаю, что Господь велит! Хочу, но до конца никак не могу». Спрашиваю: «В чем выражается это «не могу? Вы напоминаете ему о прошлом?» — «Ой, что вы! Боже упаси! Нет, конечно! Только обида-то в душе не проходит».
Но это как раз-то вполне понятно и объяснимо. Представьте себе, что кто-то нанес Вам увечье, сломал руку, например. А потом пришел и искренне раскаялся, просил прощения. И вы простили его. Что же, рука после этого сразу срастется? Нет, конечно, любые телесные повреждения будут еще долго болеть, а может быть и всегда. Но эта телесная боль прощения не отменяет. Боль — болью, а прощение — прощением. Думаю, что и с душой происходит подобное.
Человек, обидевший вас, нанес душе рану, которая не может сразу пройти, может болеть еще долго. Простить — одно, выздороветь душою — другое. Здесь решающее значение имеет наше намерение, или, говоря языком Отцов, произволение. Желание простить уже вменяется нам в прощение, если мы подтверждаем искренность этого желания тем, что не напоминаем обидевшему о прошлом, не укоряем его, молимся и о нем и о себе, чтобы избавил нас Господь «от многих и лютых воспоминаний». Душа же, раненная, может еще долго болеть, хотя, я думаю, что, прощая, мы выздоровление очень ускоряем, а не прощая не выздоровеем никогда, ни в этой жизни, ни в будущей.
Все, что делает на земле человек, всегда несовершенно, пока в дело не вступает Господь и Божественная Благодать не восполнит то, что мы сами совершить не в состоянии. Это справедливо по отношению к любому нашему делу, в том числе и к делу прощения. Наше — намерения и усилия; а Божие — осуществление намерений и доведение усилий до успешного результата. Никакие усилия воли, никакие уговоры, убеждения и самоубеждения не сделают наше прощение полным и совершенно искренним, если не будем мы в Духе Святом.
И наоборот, если цель нашей жизни — стяжание Благодати Духа Святого, если спасение наше в обожении, соединении с Богом, то критерием того, насколько приблизились мы к цели, является как раз то, насколько искренне, насколько полно умеем мы прощать. Только идя путем Стяжания Духа всеми способами, из которых важнейший — молитва, может обрести человек подлинный мир в сердце своем, мир с Богом, с самим собой и со всеми «ненавидящими и обидящими нас».
Источник:
